– Как звать?
– Меня?
– Нет, кобылу.
– Звёздочка.
Бля, до чего ж трудно с детьми. Неужели и я был таким же?
– Отлично. Ну а ты кто такая?
– Оля… Ольга, – поправилась она. – Селеванова.
– Далеко эти Березники, Ольга Селеванова?
– Два дня пути.
– А на барже?
– Часов восемь, если без остановок.
– Херово. Как Ткач очутился у вас?
– Кто? – подняла она на меня голубые глазёнки.
– Тот мужик, что в клетке сидел, а потом бойню в доме твоём устроил.
– Его дядя Андрей привёл. Говорил, что на берегу валялся чуть живой.
– Вещи при нём были?
– Вещей много было. Автомат хороший, патроны, полный рюкзак добра всякого.
– А что-нибудь необычное? Ну, такое, чего ты не видала ни разу.
Ольга задумалась.
– Пистолет у него чудной был. Навроде пээма, только ствол толстый-претолстый.
– Нет, не то. Вспоминай.
– М-м… Больше ничего не припомню. Но я же мельком видела. А что ты ищешь?
– Кабы знать…
Тем временем телега, под чутким руководством Ольги, выехала к берегу и остановилась против большого дощатого плота на жестяных буях.
– Нужно вон ту штуку запустить, – указала она на небольшой, покрытый брезентом предмет с правого борта.
Я взял лошадей под уздцы, завёл на плот и откинул полог. Под ним оказался дизель с лебёдкой, что меня немало обрадовало, развеяв опасения насчёт нецелевого применения моей мускульной силы. С третьей попытки дизелёк запустился, чихнул и, чадя, принялся наматывать стальной трос на катушку. Когда тот поднялся над водой, плот отчалил и неспешно двинулся к противоположному берегу.
– Расслабься, – посоветовал я сжавшейся в комок Ольге, за спиной у которой улёгся Красавчик. – Он сыт.
– Это ведь не один из наших? – спросила она, чуть дыша.
– Нет, не из ваших. Звать Красавчиком.
– Ручной?!
– Ну, я бы так не сказал. Гладить и кормить с руки не рекомендую.
Красавчик, смекнув, что стал объектом обсуждения, поднял голову и недовольно засопел.
– А можно… – Ольга сглотнула и продолжила дрожащим голоском: – Можно он ляжет подальше от меня?
– Без проблем. Красавчик, дружище, будь добр, сдрисни под телегу. Дама смущается твоей близости.
Но гордое животное лишь надменно повело мордой и отвернулось.
– Э-э… Ничего не выйдет. У него, похоже, другие планы.
– Тогда я отойду, – сделала Ольга попытку отползти в сторону.
– Это лишнее. Красавчик может обидеться. К тому же он не любит пустых мельтешений, как, впрочем, и я.
Девчушка снова сглотнула подступивший к горлу ком и обречённо замерла на месте, готовясь вот-вот быть порванной в куски. По чумазым щекам, прокладывая новые борозды, покатились слёзы.
Ненавижу плачущих детей. Они трясутся, корчат жуткие гримасы и издают слишком много шума. Это отвратительно.
– Слушай, – легонько пихнул я Олю в плечо, – завязывай, кругом и так полно воды. Я взял тебя провожатым, а не на корм Красавчику. Значит, так и будет. Нравится тебе или нет, он останется рядом. Но ты можешь на него просто забить.
– Забить? – повторила она, всхлипнув.
– Ну да. Забить. Насрать, плюнуть и растереть, положить болт…
– Болт?
– Господи… Тебе старшие не объясняли такие простые вещи?
– Нет. А теперь… теперь я – старшая. – Ольга последний раз всхлипнула и решительно утёрла рукавом сопливый нос, совладав с эмоциями. – Кто он такой?
– М-м?
– Тот, который убил мою маму и брата.
– А, так это были… Его зовут – Ткач. Алексей Ткачёв в девичестве. Наёмник.
– Почему ты идёшь за ним? Он и твою маму убил?
– Нет, вряд ли.
– Что-то украл у тебя?
– Это уже ближе к истине.
– Он не похож на местного. Издалека пришёл?
– Да, протопали мы с ним немало. От самой… Издалека, в общем.
– И как там, вдалеке?
– Что, дальше Березников не бывала?
– Нет. Отец говорил – дальше только лес, полный чудищ. Во все стороны лес. А там, где леса нет, мёртвые города, в которые лучше вовсе не соваться. Но сам-то в Пермь ходил, – добавила она слегка обиженно. – Правда это?
– В основном – правда.
– А ты откуда тогда взялся, если не с Березников? И Ткач этот?
– Я же сказал: «в основном». Есть, конечно, ещё города, но их мало, и становится всё меньше.
– Почему?
– Делать там нехер, вот люди и уходят.
– А куда уходят?
– Туда, где лучше. В другие города, более успешные. Селятся вокруг, надеются откусить от большого пирога. Только мало кому удаётся. Так и гниют в своих трущобах. Батрачат, воруют, собой торгуют, детьми… Короче, выживают, кто как сумел.
– А ты? Ты родом из такого города? А как он называется? Много там народу? А метро есть? А…
– Стоп, – предостерегающе поднял я указательный палец. – Не слишком много вопросов в первый день знакомства?
Оля со вздохом пожала плечами.
– Арзамас. Это мой город.
– Не слыхала.
– И хорошо.
– Почему?
– Как тебе сказать… Население тамошнее придерживается несколько иного мировоззрения, чем твоя семья. Сложно было бы вам найти с местными общий язык. Таких там называют лацами. Нормальными то бишь. И, мягко говоря, не жалуют. А учитывая род занятий, ваша семейка закончила бы… – Я живо представил, как «гостеприимные» жители моего родного города окружают обоз переселенцев, под визг и улюлюканья стягивают с возов, забивают камнями, вспарывают животы, а то и впиваются зубами в ещё трепещущее лацовское мясо; ошалелые от крови лошади несут, раскидывая по грязным улочкам бесхозный уже скарб на радость дворовой шпане и зевакам. – Плохо. Вероятно, хуже, чем сегодня.
Оля посмотрела на меня с подозрением.
– Ты – мутант?!
Я сдвинул капюшон чуть назад, и солнечный свет, отразившийся от жёлтой радужки, дал ответ вместо меня.
Плот между тем пересёк реку, и я, сойдя на берег, вывел лошадей следом.
– Надо лебёдку стравить, – потянула Оля вниз рычаг на дизеле, – а то баржа зацепит, и не вернёшься.
Оптимистка.
– Залазь уже. Ткач состарится и помрёт при наших темпах.
– Сейчас. – Оля заглушила движок и села за вожжи. – Но-о!
Пермская природа хороша. Жаль, не пришлось побывать тут летом или в пору ранней осени. Но даже слякотной весной здешние леса радуют глаз. Не такие дремучие, как муромские, с низкорослым подлеском и огромными мачтовыми соснами в два, а то и три обхвата. Скоро потеплеет, и их кора засочится смолой, источая повсюду дурманящий терпкий аромат. Что может быть лучше, чем дышать на берегу реки хвойным воздухом и слушать шелест зелёных шапок наверху, когда ветер проносится над ними, будто мозолистая ладонь над вихрами младенца. И ни души вокруг. Интересно, смог бы я жить здесь? Вот взять да и послать всё нахуй. Соорудить домик, удить рыбу, стрелять зверушек, собирать грибы, ягоды, вкусные коренья… Никаких тебе ткачей, никаких злоебучих заказчиков. М-м… Скучно. Грядочку-другую конопли? Сторчишься. А там и до зоофилии недалеко от одиночества. Социопатия социопатией, но сношать кабаних – это уже за гранью добра и зла. Стало быть, не судьба. Жаль.
