Англия втайне все равно мечтает вытеснить Россию с Ближнего Востока и проливов, Германия не забывает о Прибалтике и русской части Польши, Америка и Япония недовольны русской морской активностью на Тихом океане. И это — невзирая на то, что все представители «европейской цивилизации» как бы находятся в одной лодке.
И чем дольше длится противоестественный мир, тем опаснее будет срыв. Достаточно двух причин — или серьезного межцивилизационного конфликта, или, наоборот, приведения к покорности всех врагов на границах Периметра.
— Куда ни кинь, везде клин?
— Примерно так. У нас богатый исторический опыт, и мы нутром чувствуем грядущие катаклизмы.
— А я-то тут при чем? — искренне удивился Ляхов.
— Мы очень не любим катаклизмов, которые, как правило, не сулят нам ничего хорошего. Ну и подстилаем соломку, где можем. В данном случае (события-то произойдут явно не завтра) желаем иметь в России достаточное количество друзей, которые смогут обеспечить защиту наших интересов при любом развитии событий.
Мы сознательно связываем судьбу своего государства (хотя вслух об этом стараемся не говорить) именно с Россией, а не с Германией и не с англосаксами. И в случае чего желаем иметь гарантии, что Россия нас не предаст и не бросит ради временных, ложно понятых требований момента.
— Да я-то тут при чем, скромный военврач?
— Ну, теперь уже не такой и скромный. Перспективы у вас хорошие. А кем вы станете через год, пять, десять лет, кто знает?
— «Пятую колонну» вербуете?
— Да что за глупости? «Пятая колонна» — это стратегический резерв в тылу врага на случай войны, а уж мы-то с вами воевать никогда не будем. Скорее уж не «пятая колонна», а запасной парашют. Звучит пока невероятно, но кто знает будущее, вдруг нам в один далеко не прекрасный момент придется осуществить так называемую обратную амбаркацию. Понимаете, о чем я?
— Боитесь, что арабы, турки, персы и прочие смогут рано или поздно опрокинуть вас в море?
— В обозримой перспективе — не боюсь. При условии, что вектор истории останется неизменным. А если нет? Кто мог в начале 1913 года вообразить грядущую мировую войну, в 1930-м — возникновение Тихоатлантического союза, в 1935-м — возрождение еврейского государства? Однако это случилось.
Ляхов не считал себя компетентным в вопросах истории, тем более — геополитики. Розенцвейгу с Тархановым бы поговорить.
А майор продолжал:
— Мы вам, как я сказал, гарантируем всю возможную помощь и защиту от общих врагов, поддержку со стороны уже имеющихся друзей, а взамен, когда (и если) придет время, рассчитываем на аналогичную лояльность.
— На мою личную благодарность и дружеские чувства вы, безусловно, можете рассчитывать. Говорить же о чем-то ином… Простите, но я не пророк. Не тревожьтесь о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню достанет своей заботы. Так, кажется, в Библии сказано?
— Не в Библии, а в Новом Завете, который мы не признаем и не читаем. Разве что по делам службы.
К счастью, чересчур уж утомительный для Вадима разговор прервало появление ранее помянутого персонажа. Им оказался абсолютно стандартного вида подполковник в оливковой повседневной форме с погонами административно-финансовой службы и ленточками нескольких малозначительных медалей над клапаном левого кармана.
«Даже орденочка ни единого не выслужил», — автоматически подумал Ляхов и только секундой позже сообразил, что данный человек отнюдь не соответствует своим знакам различия и отличия.
Подполковник назвался Чекменевым Игорем Викторовичем, сообщил, что он по своей должности ни о чем более не тщится, как о том, чтобы обеспечить вверенных его попечению офицеров максимальными удобствами как в материальном, так и в духовном плане.
— В духовном — это как? — осведомился Ляхов.
— А вы на досуге Салтыкова-Щедрина почитайте, глядишь, и отучитесь задавать не слишком уместные вопросы. Иначе вы меня разочаруете, Вадим Петрович, совершенно искренне вам говорю.
— Вот чего я никогда не понимал, — с наслаждением произнес Ляхов, — как это нормальный человек в романтическом возрасте может добровольно поступить в интендантское училище? Особенно если слышал слова фельдмаршала Суворова, что любого интенданта через пять лет службы можно спокойно вешать без суда.
— Да и вы-то не особенно о себе воображайте, Вадим Петрович, — не остался в долгу Чекменев. — Нормальному человеку так же странна ваша идея поступить на факультет, где приходится трупы резать и в чужих кишках, чтобы не сказать худшего, копаться. Так что не будем друг перед другом чваниться, а поговорим серьезно. Господин майор на самом деле наш верный союзник и соратник, поэтому можете при нем не стесняться. Ну-ка, напрягите память. Насчет того, что на поле боя могло привлечь ваше внимание.
— Сейчас, сейчас. — Ляхов сообразил, что с этим человеком изображать амнезию не стоит. Тем более что или уже знает, или в ближайшее время узнает о том, что хранится в шкафу у Брайдера. — Что-то такое припоминаю. Нечто похожее на армейский термос? Он лежал рядом с мертвым шейхом. И еще двумя боевиками, которые показались мне… не из той компании. Мундиры на них были какие-то странные, новенькие, неизвестного мне образца. И лица… Эти люди явно другие, чем основная масса грязных и вшивых дикарей. Я еще удивился: неужели в разгар боя они собрались пообедать? Или это был не термос?
Майор отчего-то глубоко вздохнул, прихватил зубами из пачки очередную сигарету.
— И где же он?
Вадим ответил где.
— Зачем вы его взяли с собой?
— Черт его знает. Я же говорю — контузия. Кроме того, мне показалось, что это не совсем термос. Там через дырку виднелось нечто радиоэлектронное. Подумал — рация. Или система спутниковой навигации. Вдруг пригодится. А что?
— Ничего особенного. — Чекменев усмехнулся кривовато, встал, застегивая верхнюю пуговицу кителя. — Вы знаете, что такое нейтронная бомба?
— Разумеется. Я же все-таки военврач, а не бухгалтер.
Опять получился вроде бы намек.
— Не любите бухгалтеров?
— Отчего вдруг? Работа не хуже всякой другой. Просто постарался назвать профессию, наиболее далекую от темы. А что вы все к словам цепляетесь? Решили говорить, так говорите. Не хотите — не надо.
— Я скоро вернусь, а вы пока еще с Григорием Львовичем пообщайтесь.
Ляхов сообразил, что дела неважные. Это что же, он нейтронную бомбу с пробитым корпусом на плече таскал? Во рту сразу пересохло. Да нет, ерунда. И по весу непохоже, и, если бы защитная оболочка вскрылась, он бы еще ночью от лучевой загибаться начал.
