— Скажите пусть подождет, умоюсь, поем и выйду через двадцать минут.
— Еду я принес, в том числе и на обед, — отмахнулся привратник, — он сказал, что вам нужно больше есть.
Воспитание выругаться мне не позволяло, а так захотелось, тем более вчера мой словарный запас значительно пополнился в участке. Быстро умывшись и приведя себя в порядок, я натянул мятый костюм, желания гладить его не было, как не было и времени это делать. Поэтому подхватив коробку с едой, я перекусывая бутербродом на ходу поплелся к воротам, еще один день ада, вот что меня ждало за их пределами.
За воротами меня ждала коляска и очень недовольный сержант, который при моем появлении хотел что‑то сказать, но мне после вчерашнего стало так безразлично, что обо мне подумают, поэтому я молча достал из коробки с едой еще один бутерброд и вручил ему со словами.
— Просто молчите, а то я передумаю и вернусь.
Не знаю, что его остановило больше, бутерброд в руке или угроза, но он закрыл рот и открывал его только тогда, когда откусывал большие куски. Коробка с едой мне не пригодилась, её пришлось выкинуть на полдороги, так как мы на двоих умяли все, что туда положил мистер Трейси. Вы скажите, а как же обед? Что я буду есть на обед, но от этих мыслей я был сейчас далеко, страшно болело тело, хотелось спать, да к тому же не оставлять же голодным человека, по его виду было видно, что он тоже не выспавшийся, голодный и злой.
— Спасибо, — коротко произнес он и я лишь кивнул ему в ответ, принимая благодарность.
Вскоре я заметил, что мы свернули с улицы по которой ехали вчера и направились в другую сторону.
— Мистер Джеймс? — решил я поинтересоваться происходящим.
— Инспектор сказал вести тебя сразу на кладбище.
— Зачем меня на кладбище? — испугался я.
Он недоуменно посмотрел на меня и поняв причину моего испуга, рассмеялся.
— Не переживай, конкретно ты нам нужен живым.
Вскоре мы проехали церковь, и я увидел стоящий полицейский фургон у деревянной изгороди. Подождав, когда сержант расплатиться с извозчиком, я осмотрелся. Мы явно прибыли на место назначения, поскольку за оградой виднелись ряды крестов, а вокруг стояла та тишина, которая присуща только этому месту. Мы с ребятами, когда доказывали свою храбрость перед друг другом, пару рас оставались ночевать на кладбище, так что сомнений не было.
— Пошли, — меня подтолкнули сзади, и мы зашагали вглубь.
Очень скоро я увидел полицейских то в одном месте, то в другом, которые рыли землю.
— Привет старина, — полицейские поздоровались друг с другом, меня инспектор напрочь проигнорировал, что меня возмутило.
— И вам доброе утро, с — э-р, — припомнил я вчерашнее его обращение.
Он изумленно на меня посмотрел, словно ему ответила куча мусора, но сдержался и промолчал, зато сержант Джеймс, пребывавший в хорошем настроении после плотного завтрака, закашлялся и продолжил кашлять в кулак, не смотря на грозный вид начальства.
— Смотри, — тыкнул мне инспектор пальцем в разрытую могилу, и я понял, что шутки на сегодня закончились. В деревянном гробу лежали части чьего‑то тела, знакомый запах снова подкрался к носу, и я опять опорожнил желудок.
— Ничего скоро привыкнешь, — как‑то не особо утешительно прозвучали слова сержанта, который протянул мне платок, пахнущий фиалками. Изумленно посмотрев на него, я схватился за платок и не отрывал его от носа. Сразу стало легче, хотя работать одной рукой было не удобно.
Достав блокнот и камень, я осмотрел гниющие части тела, боясь прикасаться к ним. Ничего, ни единой ворсинки души.
Я покачал головой, когда вылез из могилы, на вопросительный взгляд инспектора. Он поджал губы и снова промолчал. Пока мы шли к другой могиле я заполнял свой блокнот на эту жертву, спросив имя её у полицейского рядом.
— Мисс Тифани О'Шел, пятнадцать лет, рост пять футов и три дюйма, вес восемьдесят восемь фунтов.
Я решил записывать всех в блокнот, чтобы не потерять данные, может быть позже они пригодились бы мне в колледже. Ведь по сути своей я сейчас делал то, что нам еще только предстояло делать на старших курсах — работа с людьми, пусть и мертвыми, как в моем случае и это я еще молчу про паинит. Доступа к этому камню, со слов директора, у студентов не будет до самого пятого курса, студентам нужно было уметь рассчитывать все показатели размера души на бумаге, не полагаясь на камень, которого у них могло никогда в жизни и не быть, а мне, как и в прочем всем тем, кто помогает полиции, камень выдали только потому, что мы работали с мертвыми телами. Определить состояние их душевных оболочек, можно было только так, ну или положив рядом с громоздким аниматроном.
Когда мы подошли к следующей могиле, полицейский сам взял мои записи и продолжил заполнять данные на следующих жертв, когда мы обходили кладбище от одной разрытой могилы до другой. Их было много, больше двадцати, все разной степени разложения и даже скелитизации, на недавно похороненных останках душ совсем не было, но чем дальше мы шли, осматривая более ранние захоронения, тем больше я удивлялся, сначала на одном теле, затем на другом стала просматриваться бахрома. Я все диктовал полицейскому, что записывал за мной, и видел, как все более хмурым становится инспектор.
Когда мы подошли к последней могиле, останки девушки почти скелетезировались я с удивлением увидел, что здесь бахрома присутствует, несмотря на сильное разложение, очень большая.
— Кто это?
— Мисс Шейли Твистер, тринадцать лет, рост пять футов и пять дюймов, вес сто десять фунтов.
— Она тоже с душой, возможно полной, — я забрал у полицейского блокнот и открыл таблицы, которые я переписал с тетради директора быстро произведя отчеты, — у ней полная душа, ни потеряно ни унции, что для девушки её возраста нормально.
— Сука я говорил им, — пробормотал инспектор и пошел на выход.
Идя за ним, я спросил сержанта, понимая, что мы шли от жертвы к жертве, по временному порядку их убийств и происходит что‑то из ряда вон выходящее.
— Я ничего не понимаю, что происходит, объясните пожалуйста мистер Джеймс.
— Херня происходит, — тот долго молчал и когда я думал, что он проигнорирует мой вопрос, он наконец ответил, — когда начались убийства Кукольником, все обращали внимание только на ту жестокость с которой он действовал, и вначале, когда нам выделяли ремесленника все жертвы проверялись. Теперь ты видишь, когда ремесленника у нас не стало, кто‑то стал полностью их иссушать ничего не боясь. Инспектор много раз просил выделить ему кого‑нибудь из ваших, да все бес толку. Теперь придется расследование начинать заново исходя из того, что это один из ваших и к тому же прекрасно осведомлен, что нам перестали выделять ремесленника. Он замолчал и больше не проронил ни слова, отправив меня домой с полицейским.
