А Гарик извелся. Уже несколько лет, выступая адвокатом на бракоразводных процессах, он места себе не находит — в каждой обманутой жене видит Лену, в каждом оступившемся муже — себя. Одно время казалось: поступи по-мужски, уйди от жены, ты же не бросишь детей, да и не такие они маленькие… Теперь не такие маленькие, а три года назад Наденьке было пятнадцать, сложный возраст, а Михе — только тринадцать, тоже не подарок.
Лена вечно занята в своем ателье, бизнес идет ни шатко ни валко, Гарик целыми днями пропадает на работе, а с детьми надо заниматься. Вот сегодня, в законный выходной, воскресным днем, сел бы и погонял Миху по математике. С Надей поговорил бы по душам — девочка, кажется, переживает возрастной кризис.
Огибая замершего с букетом в руках Гарика, мимо спешили люди. Мелькали макушки самых разных цветов — из-за своего роста Гарик на большинство прохожих смотрел сверху вниз. Подъехал поезд с «Рязанского проспекта», Гарик напрягся, всматриваясь в пассажиров, но Яны среди них не было.
И все-таки он имеет право на счастье.
Он никого не обделил и никого не обокрал. Его отношение к Елене и детям не изменилось, как не любил он жену, так и не любит, давно уже чувства прошли, сейчас и не поймешь, были они, нет… А с Яной хорошо. Яна ничего от него не требует, они просто счастливы рядом.
Правда ведь?
Яна — сильная, Яна — храбрая, майор полиции, красавица и умница. Яна все понимает, понимает, что не уйдет Гарик от своей семьи, что у него обязательства.
Вечером он будет дома. Проверит математику у Михи. Приготовит ужин. Поговорит с Надей — она необычная, выделяется из толпы, да, с ней трудно, но Надя — хорошая девочка. Тренькнул телефон, Гарик прочитал эсэмэс: «На „Выхино“, буду через 3 мин».
Мигнул свет. Загорелся снова — тусклый, дрожащий. Окружающие замерли, по платформе пронесся дружный вздох. Гарик убрал телефон в карман и вытер о брюки вспотевшую ладонь.
— Уважаемые пассажиры! — раздался голос из динамиков.
И тут же прервался. Потому что свет погас, на этот раз — надолго. Гарик от неожиданности уронил букет.
Стася, Васька и Надя расположились в сквере. Солнце припекает, до экзаменов — две недели, делать нечего, а погода шепчет.
— Может, в лес? На шашлычки? — предложила Васька и щелчком отбросила бычок.
Сидящая рядом с ней на спинке скамейки, как на жердочке, Надя положила подруге руку на колено и слегка сжала обтянутую джинсой упругую плоть. Стася захихикала. Ковыляющая мимо бабка злобно зыркнула на девчонок и сплюнула в сторону. Надя нагло улыбнулась.
— Так тачки нет, — сказала Стася Ваське, — Надя же папину машину разбила.
— Не разбила, млять, а слегка тюкнула. — Надя притянула к себе Васю и зарылась лицом в ее волосы, черные, пушистые, пахнущие ромашкой. — Но факт: тачки нет. А на себе переть — вломы.
— А что тебе папа сказал? — В этом вопросе — вся Стася, девочка-одуванчик, создание неземное, стерва стопроцентная.
— Ничего. С руки жрет. Это же отец. Простит, куда денется, он перед нами виноват — времени не уделяет, да еще и кобелирует на стороне. Мать сегодня за ним шпионит, хотела меня припахать, но я смоталась. Я отца понимаю: маманя — та еще корова, ему, наверное, свежачка хочется…
— Надь, — Вася повернулась и заглянула в ее лицо, — а если я растолстею, ты что, меня бросишь?
— А ты не толстей, — отрезала Надя. — Себя любить надо. Следить за собой.
Подруга обиделась, Надя нежно поцеловала ее, обещая интересный день и волнующую ночь. Василиса подходила ей — такая же невысокая, но в отличие от крепкой, спортивной Нади тоненькая. Вместе они выглядели интересно.
От Васи пахло «Ягой» — взяли по баночке для разогрева.
— Везет тебе, Надька, — елейным голосом гнула свое Стася, — меня бы папаша прибил. И так скандалит — друзья мои ему не нравятся, ориентация не нравится…
— Да какая у тебя ориентация! — рассмеялась Надя. — Шлюха ты — вот и вся ориентация!
Назревал скандал, и Надя была довольна: хорошая ссора, бодрящая ругань. Все равно Стаська никуда не денется, будет таскаться за ними с Васей, в рот заглядывать — ведомая она. Хоть и стерва, а второй сорт.
Налетел горячий ветер, будто из пустыни дохнуло. Вася пискнула и вцепилась в Надину руку, Стася выдохнула длинное «О-ой!». Ветер усилился. И Надя увидела, как в небе чернильной кляксой расползается тьма, тянет вниз щупальца смерчей. Она отбросила банку с «Ягой» в сторону, напиток пролился, запахло резко, неприятно.
Воздух гудел. Надя спрыгнула со скамейки, ей показалось, что земля напряглась, будто сведенная судорогой. Рядом всхлипывали девчонки. Растеряла свою наглость Стася, Василису била крупная дрожь. Надя все не могла заставить себя сдвинуться с места, уже доносился гул смерчей, и не просто горячим веяло, а, словно из топки, тянуло адским пеклом.
— О-ой, — повторила Стася, оседая на асфальт. — О-ой. Мамочка…
И последнее слово включило Надину думалку. Мама. Папа. Правильно. Домой. Отец должен что-то придумать, отец обязан что-то придумать, отец все исправит.
Василиса склонилась над Стасей, трясла ее за плечо.
Надя развернулась и, не оглядываясь, подталкиваемая в спину горячим ветром, кинулась бежать к дому.
Кажется, все пассажиры замерли на платформе, боясь шевельнуться. Гарик вспомнил: перебои с электроснабжением в метро бывают — правда, обычно в Бутово, а не в Кузьминках, но все когда-нибудь случается впервые. Главное — без паники. Сейчас включат… Включили. Тот же свет — дрожащий, неверный, тусклый.
— Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие! — Женский голос, близкий к истерике. — Сохраняйте спокойствие, проходите на выход, пользуйтесь…
Пол выскользнул из-под ног. Гарик успел испугаться сердечного приступа, и тут зал взорвался многоголосым воплем, скрежетом, воем. Гарик встал на четвереньки. Колонна отделяла его от мчащейся толпы. Станция «Кузьминки» — неглубокая, старая, привычная, в сейсмоустойчивой Москве — ходила ходуном. Гарик никогда раньше не чувствовал дрожи земли и сейчас с удивлением отметил: инстинкты дремлют, паника не захватила его, он не мечется, не вопит, не хватается за голову и сердце… Следующий толчок был сильней. Во рту пересохло. Гарик прижался к полу. В туннеле что-то с грохотом обвалилось.
Пол качался под Гариком, как палуба корабля в шторм, скрипели перекрытия, с потолка сыпались камни, и Гарик с ужасом смотрел, как из туннеля выползает клуб не дыма — пыли, поднятой обвалом.
А потом стало темно — видно, кабели не выдержали землетрясения.
