— Да я погляжу, ты живчик, — восхитился, глядя на всё это безобразие «старший старшина».
— Ну да, пока снаряд в бошку не прилетел, — пошутил Маляр, подразумевая под «бошкой» башню.
Гойгу ещё некоторое время наблюдал за работой товарища Малярийкина, потом достал из кармана казенную бумажку. Это была анкета. Не то, чтобы пацан произвёл на старика впечатление, но кое-что записать Гойгу всё-таки решил. Анкеты он заводил только на тех совершенно исключительных нубов, которым симпатизировал. То есть на тех, про кого думал, что они не умрут в первом же бою. Если бы Маляр это знал, он бы был обнадёжен. Но если бы Маляр знал, какие именно способности отметил Гойгу, — он бы расстроился.
Опытный старик отметил про себя то, что днём раньше, возможно, обнаружила Элена Прекрасная. В молодом нубе горела не скрываемая и потому очень яркая и заметная дьявольщинка. Деталь, которая обычно напрочь отсутствовала в поведении стандартного, начинающего «пушечного мяса». Малярийкин, по мнению Гойгу, не просто учился управлять танком. Малярияйкин — учился убивать.
Он не задавал ни одного вопроса, свойственного новичкам. Его не интересовали призовые деньги, он не скулил насчёт своих шансов на выживание в первом бою (который большинство новобранцев обычно не переживали без реанимации). Статистика смертности и ранений также не волновала Малярийкина. Видя подобную «стоическую отрешенность», Гойгу решил, что будет помогать молодому человеку всем во всём. Хладнокровие и презрение к смерти, которую демонстрировал «этот нуб», были верными признаками будущих успехов в танковых боях. Во всяком случае — в первых.
Странно, но если бы старый Гойгу рассказал о таких подробностях самому Малярийкину, тот бы не удивился. Ему, правда, было насрать практически на всё. Единственное что он желал отыскать на поле и в своей жизни — машинку Шапронова. Какую бы цену не пришлось для этого заплатить.
* * *
Четыре часа сна промелькнули пулей в смотровой каморке Гойгу. Смотровой каморка называлась, так как размещалась на верхнем (третьем) этаже здания АБП, которое отделяло (своим первым этажом и ржавыми воротами) танковый полигон от грунтовой дороги в Скайбокс. Внешне помещение походило, скорее, на какую-то диспетчерскую, поскольку имело широкое наклонное остекление и никаких штор. Почему она была именно «смотровой» и именно «каморкой», Маляр понятия не имел. К техническим регламентам здания сие название отношения также не имело. Просто так называл свои апартаменты старший старшина. Кстати, выражение «старший старшина», насколько в первый же момент знакомства с Гойгу допёр Малярийкин, когда-то честно оттабанивший пару лет в армейке, было своего рода стёбом. Это Гойгу так над собой издевался. А также над подопечными. Зато, в отличие от «командоров» и «генералиссимусов» КТОшной табели о рангах, звание Гойгу было реальным, армейским. И получил он его не за игровые бои на КТОшных локациях, а за реальное участие в кровавых боевых действиях последней войны. Возможно, шутливая приставка «старший» к званию «старшина» говорила именно об этом.
Фактически, перед боем Маляр не покидал полигона. И, таким образом, оказался на точке сбора первым. От данного сомнительного преимущества, впрочем, Малярийкин кайфа не получил. Скорее, наоборот. Незадолго до соревнований, перед самым рассветом, его очень звучно разбудил старший старшина.
— Подъём, боец! Жрать! Пить! Встать! Быстр-а! — С этой многозначительной репликой Гойгу протянул подопечному вонючий какао и толстый бутерброд.
Маляр протёр глаза, потом бросил взгляд на часы.
— А чё случилось? Чё рано то так? — После бессонной ночи и короткого утреннего сна голова словно «плыла». И всё же привычки, наработанные ещё в Наш-ангаре в неудачные голодные годы, оставались сильными. Без всякого участия головы руки сами потянулись к бутеру и быстренько транспортировали кусок в рот.
Гойгу почесал маковку. Обоими, освободившимися после передачи кофе руками.
— А, ну да, информация! — злорадно воскликнул он. — Значит, докладываю. Ночью примчалась Лена. Велела поставить тебе новое орудие. Мои реммехи возились пока ты дрых. Пушка — прокачаный до М2 Смоки. Это средний калибр. Как раз для нубов, вроде тебя. От учебки отличается мало. Дешёвая модель, простая как сапог. Отлично подходит для шустрых корпусов, вроде первого васпа. Лавируй с ней, шмаляй, уносись. Высокая кучность при стрельбе. Хорошая скорострельность. Пробивная способность небольшая, достойный урон можно нанести на близкой и средней дистанции. Если вздумаешь жечь лобовую броню в корпусах высокого уровня — только в упор. То есть проще самому застрелиться. Уяснил?
— Уяснил… в смысле, так точно, товарищ старший старшина! Всё, я пошёл! — Малярийкин запихал в рот остатки бутерброда, плеснул в рот какао-кипяток (судя по вкусу имевший такое же отношение к какао, как мухомор к жульену), обжёг язык, матюкнулся, сбегал отлил, умылся, натянул штаны и прочие причиндалы. Вылетел на полигон. Возле внешней стены АБП, то есть там же, где вчера бросили, высился блестящим верблюжим горбом его вчерашний, уже обожаемый танк.
Малярийкин ещё подумал, что это просто прелестно начать убивать людей на рассвете. Особенно в первый раз. Маляр стоял перед танком, танк перед ним, а солнце — солнце поднималось за танком, освещая грани стальной машины нежными розовыми лучиами, делая обращённую к Малярийкину сторону смертоносного аппарата почти невидимой и тёмной, но контур танка — ярким и выразительным. Особенно — на фоне светлого-пресветлого неба, на котором уже отгуляли звёзды с луной, но ещё не встало царствовать солнце. Первые мягкие лапки дневного светила ласково ложились на броню, прыгали бликами и звёздочками по тусклой поверхности металлического гиганта. Красотень!
Малярийкин сплюнул. Этакое чудное солнышко и погода, по личному, Малярийкиновскому, не высказанному мнению, не соответствовали предстоящей кровавой оказии с танкистами-гладиаторами. С этой стороны и ракурса васп действительно походил на верблюжий горб. Если не видеть орудийный ствол. С ним … с ним контур васпа напоминал нечто другое. Не розовое. Более матерное. В любом случае, боевая бронированная машина на рассвете выглядела интересно. Наверное — как всё на рассвете. Кроме, разумеется, трупа. Трупа танктиста, например.
Отбросив пессимистический настрой, Малярийкин быстро залез внутрь корпуса, оплёл себя ремнями, активировал электронные боевые системы и принялся ждать.
Насколько помнил Маляр по армейке, танки и вообще, тяжёлую бронетехнику вроде САУ у них в дивизионной артиллерии называли «сундуками».
