все равно стойко шел вперед.
Без всхлипов, без стонов. С одинаково горящими решимостью глазами.
Они все шли и шли. Положившись на тонкую нить и призвав всех праотцов принести им удачу добраться до укрытия незамеченными местными властителями. И, видит Высокое Небо, раз в несколько веков и Хаджару может повезти.
Спустя, казалось, целую вечность, буря начала постепенно стихать. Поднимавшиеся впереди скалы горной чаши закрывали отрядов от беснующихся ветров и снегов.
— Нашли! — выкрикнул Артеус и первым вошел под сени темного пещерного свода.
Вскоре внутрь поспешили и остальные. Волшебник же дождавшись пока последний из их отряда — Хаджар, переступит порог, поднял посох и начал снова шептать слова магии, закрывая проход волшебными рунами и иероглифами.
Не сговариваясь, Небесные Лисы принялись за дело. Кто-то доставал и раскладывал карты, другие вынимали из мешков продукты и разжигали костер, одни только Арнин и Хаджар остались без дела. А если первый в немой тишине наблюдал за происходящем, то Хаджар, внезапно ощутивший тяжесть в веках, прислонился к стене и сам не заметил, как поддался объятьям обманчивой неги глубокого сна.
Смертные рассказывали друг другу легенды о том, что в бескрайних просторах космоса находится чудной красоты небесный сад, где сами небеса сговорились написать картину маслами из света и красоты. Это неземное царство, где ночное небо, окрашенное в мириады оттенков, нежно оберегает безграничное чудо; одно из немногих, созданное богами в бескорыстных целях.
Каждый цветок в том волшебном саду, куда нет пути смертным — звезда, а его лепестки сделаны из мерцающего сияния далеких созвездий, а стебли — словно шелковая нить млечных путей.
Эти сияющие цветы безрассудно тянулись к небесам, словно в своем свете искали тишину объятий тьмы в далеких глубинах космоса.
Смертные рассказывали, что звездный сад служил безмятежной гаванью, где не было ни распрей, ни войн. Сюда боги приходили размышлять о вечном, читать стихи, петь песни и наслаждаться мгновением красоты в их не знающей конца жизни.
И именно поэтому он никогда не думал, что придет сюда по собственной воле. Здесь все было чуждо его беспокойному нраву. Здесь не пыли сражения, не звучало приказов, здесь не было ни верных товарищей, ни достойных врагов.
Ничего из того, что когда-то заботило его.
Когда-то очень давно.
В той, другой жизни, где каждый удар его сердца означал новый взмах меча и очередной шаг в сторону распахнутых Врат, откуда лезли твари, мечтавшие пожрать их мироздание.
Он провел ладонью по бутонам цветков, являвшихся лишь метафорой для звезд.
Если бы здесь был Мудрец, может он рассказал бы зачем богам этот сад. Но того уже давно не видели среди Седьмого Неба. Говорили, что Мудрец ушел вместе со своим учеником — маленькой белой змейкой.
— Ты пришел…
Она произнесла имя. Но это имя больше не имело для него никакого смысла и значения. Имя, данное псу его хозяевами, а не матерью, лишь ярлык и не более того.
Он отказался от ярлыков. Так же легко, как и от своей божественной сути.
Боги… лишь невзрачные слуги на пороге простой истины.
— Здравствуй, Миристаль, — он поклонился стоявшей напротив деве.
Облаченная в доспехи, выкованные из света самых горячих звезд, с гербом в виде сияния вечерней звезды, стояла прекрасная из светил ночного неба. Ей золотые волосы сияли ярче солнца, а прекрасные черты лица не смогли бы передать даже самые умелые из художников.
В руках она показательно держала отсоединенный наконечник своего копья.
— Ирмарил отпустил тебя ко мне? — спросил он спокойным и ровным тоном.
— Он не знает, что я здесь, — ответила она голосом, в котором слог даже самого простого слова звенел изысканной песнью.
Он промолчал. Ирмарил и Миристаль… красивая история. Но ему она всегда казалась не менее трагичной, чем Горшечника и Красавицы. История двух влюбленных, разделенных судьбой.
— Отступись… — и снова имя. Ничего не значаще для него. Но другого боги не знали. — Я не хочу сражаться с тобой.
— И я не хочу.
Он действительно не хотел. Среди всего того бесконечного существования, и краткой вспышки быстро угаснувшей жизни смертного, он завел всего несколько тех, с кем ему было приятно проводить время.
И всего одного друга. Настоящего. Того, в ком не раздумываясь бы увидел родную душу… если у них вообще здесь, на Седьмом Небе, имелась душа.
Миристаль. Его названная сестра.
— Тогда зачем? — спросила она.
Зачем? Хороший вопрос. Он уже отвечал на него тогда. В тот день, когда впервые обнажил меч против Небес и Земли. С тех пор ничего не изменилось.
Кроме того, что на сей раз он собирался дойти до конца.
— Однажды я услышал, — произнес он тихо, словно говорил сам с собой. — Что все, что обозримо, то не вечно.
Миристаль вздрогнула, а её взор ненадолго померк. Да, чем дольше ты бредешь по тропам безымянного мира, тем тяжелее слышать сказанное, ибо в нем куда больше, чем может показаться на первый взгляд.
Эта фраза — как целая книга. Вот только чтобы перелистнуть в ней страницу, необходимо прожить год… затем второй, затем десять и, чем дальше ты листаешь, тем тяжелее тебе читать содержимое.
— Ты хочешь разрушить этот мир?
— До самого основания, — кивнул он. — я уничтожу все, что является реальностью, Миристаль. Я сотру все это в пыль. Так, чтобы даже памяти не осталось.
Она отшатнулась и прелестные ладони крепче сжали навершие копья.
— Но… зачем? Для чего?!
Для чего…
Он поднял взгляд к небу. Здесь, в саду звезд, на прелестнейшей из картин мироздания, оставался один изъян. Если здесь светили все звезды вселенной, то что тогда у них над головами?
Только тьма.
Такая же, что он носил на своих плечах дольше, чем мог вспомнить.
— Потому что только так я спасу нас.
— Спасешь? Спасешь как?! — не сдержала крика Миристаль. — Уничтожив всех и вся?!
Она не понимала. И не могла понять. А он не мог ей рассказать. Стоит ему открыть рот. Произнести эти слова. И все начнется заново.
Будет построен сад. И звезды запылают холодным и безразличным к метаниям смертных светом. Откроются Врата и на мертвой земле вырастет дерево, из которого боги, смеха и забавы ради, создадут верного пса.
Тот будет послушно лаять и кусать тех, на кого ему укажут хозяева. Ничего не изменится.
Он так и не сможет её снова встретить. Не сможет построить дом. Они не будут слышать смеха сына и дочери, играющих в саду. И то счастье, подаренное годами смертной жизни, так и останется
