ушёл за миссионерами, Меруэм, найдя торговца-пекаря, хотела купить нужные ей лепёшки, но в один момент к ней подошла престарелая дама в капюшоне и, после долгого взгляда на Мариам, сдавленным и полным скрытой печали голосом задала ей вопрос:
— Прекрасная госпожа, могу я узнать ваше имя?
— Моё? — с удивлением показала пальцем на себя. — Я Меруэм Рокши, достопочтенный визирь Шахамди. — уверенно ответила, хлопнув ладонью по ножнам сабли.
— Что ж… простите, госпожа, я обозналась. — опустила голову старушка и отошла.
Она просто не могла поверить, что приняла эту молодую девушку не за того человека и нерешительно уходила, постоянно оборачиваясь. И когда Меруэм расплатилась за лепёшки, она пошла вперед, не заметив отсутствия Дзина, после чего старушка наблюдала за ней: её гордой осанкой, царственной походкой и тем знакомым блеском в глазах. Тогда старушка решилась подойти к Мариам и, еле сдерживая слёзы, положила на ладонь шокированной девушки мятый ком бумаги и сказала: "Я ненавижу Малику всей душой за то, что она сделала со своими детьми, которые были мне как родные! И не я одна… мы ни за что ей это не простим!" — Дрожащим от волнения голосом закончила старушка, едва не пустив слезу, и ушла восвояси.
Мариам не поняла сразу, кем могла быть эта старушка, но, посмотрев на отданную ей скомканную листовку магазина игрушек, в голову сумела прийти одна догадка — придворные няни, ухаживающие за когда-то маленькими Мари и Базилем, ополчились против Малики, однако этот довод нужно было ещё проверить. Так Мариам, подумав, что Дзин устал и решил отдохнуть в убежище, решила пойти в магазин игрушек "Детская Радость", указанный на листовке, чтобы проверить верность своих мыслей.
Мариам шла по городу и вспоминала каждую его часть, когда ещё не было паровых технологий: на улицах было не так людно и шумно, а на площадях во время праздников были красивые танцовщицы из высокого рода, носившие шёлковые одеяния и множество золотых украшений, от обручей с рубинами до ножных браслетов, и одним только своим видом красавицы могли очаровать толпу, а после них появлялись весёлые барды и устраивали шествие по всей столице. А сейчас Мари видит на улицах уйму агитплакатов, кричащих о победе Лакшата над всеми кланами Ламмеры, создающих иллюзию абсолютной безопасности шандийцам на поле битвы и за её пределами, в уютных домах, что держатся далеко от войны.
Когда Мариам добралась до небольшого магазина, она аккуратно открыла дверь со стеклянным окошком и услышала звон колокольчиков, предупреждающих о приходе посетителя. Сомнение и волнение накатили на Мариам, и та ожидала какой-то ловушки, ибо никого за прилавком не было, и Мари осталась одна в окружении множества кукол, деревянных фигурок и мягких белых крокодильчиков. Однако тишину разбили женские голоса из другой комнаты:
— Это была она, сердце меня не обманет! — всхлипывала одна старушка.
— Ты понимаешь, что натворила? Это был визирь! Если она придёт, то ни Алмади, ни нас уже никакое чудо не спасёт!
После этих слов Мариам вспомнила своё детство и узнала имя, названное второй старушкой, после чего крикнула им: "Тётя Ева, тётя Майра, это вы?" Старушки вмиг засуетились и говорили друг другу, чтобы кто-то из них встретил клиента, однако пришли обе, и одна с надеждой смотрела на прибывшую Мариам, а другая вопрошала, какие игрушки нужны почтенному визирю.
Мариам поняла, что не ошиблась с их именами, и с тёплой улыбкой на лице сказала:
— Мне больше не нужны игрушки, тётя Ева, Майра… Мари уже давно выросла.
— Не может быть… Ева, так ты не ошиблась? — не могла поверить своим глазам Майра: ей казалось, будто чудо полностью сразило злой рок всей её жизни. — Мариам, это правда ты? — едва ли не заплакала Майра.
— Это наша девочка, я сразу её узнала, Майра! Мариам… — не отводила алых глаз Ева от живой и невредимой Мари, которая когда-то была такой маленькой.
— А я вас ещё помню, нянечки. Какая радость, что вы до сих пор живы… — сказала Мариам, вспоминая детство с ними. — Но где дядя Алмади? Я должна его увидеть! — обрадовалась Мариам, представляя, как Алмади будет счастлив.
— Ох, золотце… — сказала Ева, и обе няньки опечалились.
— Что такое? Он болен? — обеспокоилась Мари.
— Алмади не послушал нас и вступил в ряды повстанцев, и сейчас он в заточении… — не могла больше говорить Майра, ибо одна мысль о смерти этого шандийца заставляла сердце обливаться кровью, но Мариам всё поняла, а глаза её приняли грозящий и решительный вид.
— Не бойтесь, тётушки, я как раз сегодня собиралась туда! — хотела успокоить Мариам, но она не знала одной детали, что вот-вот всполошат сердца всех присутствующих.
— Это слишком опасно, Мариам! — воскликнула Ева. — В лагерь должна прийти Рур Хафез, генпрокурор Лакшата, тебе не победить её, прошу, останься! — нервно проговорила Ева, чтобы остановить воинственно настроенную Мариам, но после этих слов огонь её вражды разгорелся пуще прежнего, ибо Рур Хафез — одна из трёх самых преданных и близких слуг Малики, и, мало того, именно она отвечала за узаконенное проведение иллюзорной казни Базиля и была в центре этого гнусного действа.
Мариам обернулась лицом ко входной двери, сказав нянькам напоследок суровым и властным голосом: "Эта шавка… Я заставлю её пожалеть обо всём!"
Глава 17 "Однажды мы скрестим мечи вновь. Часть 1"
Близ города Калбусахра гремел топот сотен тысяч копыт и сапог на ногах бравых солдат Айтилла, что с ружьями наперевес плотным строем шли за кавалерией, защищая артиллеристов, готовящихся вести прицельный огонь по стенам, дабы провести успешную осаду и дать войскам Эксодия пробраться за неприступные ворота.
Когда осада началась, а стражники вовсю били тревогу, огромные куски высоких оборонительных стен отпадали от разрыва артиллерийских снарядов, падая в сухие рвы вокруг города. Однако долгое время Эксодий не отдавал войскам приказа о штурме Калбусахры, дожидаясь прихода своего заклятого врага, ужасного монстра с изувеченным лицом, носящим грозное шандийское имя Вахоц Бадави.
Шлем генерал-фельдмаршала армии Лакшата, Вахоца Бадави.
Глава 18 "Эхо прошлого: Клятва вора"
Чадо восстания и несогласия с системой, жажда нового будущего и вера в его свет — молодой Ахмад, рождённый от брака высокородной шандийки и гуатти. Ребёнок, чья жизнь постоянно сопровождалось разногласиями и осуждением, — так он волочил своё существование, пока мать не погибла при загадочных обстоятельствах, а отец перестал более иметь высокий статус, отчего семья стала изгоем общества, отреченным от страны маленьким закутком, где разжигалась ненависть, однако она стала практически бесполезной, когда во
