Пел Федор не в полный голос, негромко аккомпанируя себе, но шум в ресторане стал понемногу стихать. Скоро неизвестного исполнителя слушали все.
Я вернулся к себе, этот вечер унес Все надежды, всю радость стремлений. В эту ночь отцвела от объятий и слез Ветка белой душистой сирени.
Закончив, Федор встал и поклонился. Ответом были аплодисменты. Кто-то даже крикнул: «Браво!»
— Еще! — вскочила с места жена Куликова. — Пожалуйста!
Федор улыбнулся.
— Для очаровательной и несравненной Полины Александровны, супруги штабс-капитана Куликова, исполняется романс «Берега». Музыка и слова народные [51].
Он сел и положил пальцы на клавиши.
Берега, берега, берег этот и тот, Между ними река — моей жизни. Между ними река, моей жизни течет, От рожденья течет и до тризны Там за быстрой рекой, что течет по судьбе Свое сердце навек, я оставил Свое сердце навек, я оставил — тебе Там, куда не найти переправы…
Дойдя до припева, он ударил по клавишам.
А на том берегу — незабудки цветут А на том берегу — звезд весенний салют А на том берегу, мой костер не погас А на том берегу, было все в первый раз. В первый раз я любил, и от счастья был глуп. В первый раз пригубил — дикий мед твоих губ. А на том берегу, там, на том берегу Было то, что забыть, никогда не смогу…
В этот раз аплодисменты были бурными, прибавилось и криков «Браво!» Федор поклонился и вернулся за стол.
— Изрядно, изрядно! — сказал ему Куликов. — Не знай я хорошо свою супругу, непременно взревновал бы. С такой страстью пели!
— Будет тебе, Отелло! — шлепнула его по руке веером Полина. — Не смущай Федора Ивановича, он для нас старался. От вас песен не дождешься.
— Нас несколько иному обучали, — не смутился Куликов.
— Для меня не спели! — укорила Федора жена Рогова.
— Хотел, но не решился, Алевтина Григорьевна, — развел руками Кошкин. — Вы дама строгая. Взяли бы и запустили в меня бокалом.
Офицеры и их жены захохотали.
— Она может, — выдавил сквозь смех Рогов.
— Не возводи напраслины! — обиделась супруга. — Не слушайте его, Федор Иванович! Мой муж — легкомысленный человек, не знаю, за что его начальником сделали. Придумает тоже. Я даже в прислугу посудой не кидаю. Ну, почти. Федор Иванович, ловлю вас на слове. При случае споете.
— Непременно! — пообещал Федор.
— Господа! — включился Куликов. — С разрешения наших дам предлагаю посетить курительную комнату. Возражения есть? Нет. Удаляемся.
После ухода мужчин, Алевтина подсела к Полине.
— Теперь поняла? — спросила вполголоса.
— Что? — удивилась подруга.
— Почему Кошкина лжецом назвала? Надо же, придумал сказочку! — хмыкнула Рогова. — Манерам по книжкам обучался, в приюте — языкам и игре на фортепиано. Это где ж такое есть?
— Гм! — кивнула подруга. — Соглашусь.
— Как приборы брал, видела?
— Не обратила внимания.
— А вот я заметила. Руку только протянул — и нож в руке. К вилке — тоже.
— Да не может быть! — ахнула подруга. — Осененный? Но тогда почему мастеровой?
— Не Осененный, а с даром, — поправила Алевтина. — Осененными государь назначает. Что до родовых, то всякое бывает. Насмотрелась. Я сама из них, но способностей не имею. Таковые роду не нужны, их бы лишь куда пристроить. Меня сунули в Смольный [52]. Хорошо, что на балу познакомилась с Михаилом, а не то могли выдать за старика, — она вздохнула. — У родовых свары в семье — обычное дело, неугодного могут извести на раз. Полагаю, что Федор бастард. Был признан и любим отцом, оттого великолепное образование и манеры. А затем отец умер, мальчику грозила смерть. Уморили бы родственники. Кто-то из друзей отца догадался спрятать юношу среди мастеровых. Кто додумается там искать? Заменили имя и фамилию, наказали не высовываться. Он и рад стараться, только кровь не скроешь. Потому способность к языкам и к железкам этим. Миша говорил, что беседует с Кошкиным на равных. А ведь он Михайловское с отличием закончил.
— Николя тоже это говорил, — подтвердила Полина. — Удивлялся очень. Интересно, из каких Кошкин будет?
— Кто-то из Демидовых, — сказала Алевтина. — У них всех страсть к железу. И кинетики опять-таки.
— Федор не похож на аристократа, — засомневалась Куликова. — Простоватое лицо, ростом не удался. Если б не манеры…
— Много ты видела Осененных? — снисходительно улыбнулась Рогова. — Уродов среди них полно. Некоторые даже тем гордятся, как Габсбурги нижней челюстью [53]. Дескать, не такие, как другие. Федор на их фоне очень даже милый. Ну, а что на мастерового смахивает, так таится. Враги, видимо, живы.
— Что мы будем делать? — спросила Полина.
— Помогать ему, — ответила подруга. — Дружить с Кошкиным полезно. Благодаря ему Миша с Николаем получат новые чины. И награды дали. Пока деньги, но возможны ордена, если Кошкина не сманят. Миша говорил, что такого на любом заводе примут с распростертыми объятиями. Он как курочка из сказки, что несет золотые яички. Грех такую отдавать. Мы поступим так…
Она наклонилась к уху подруги и зашептала. Полина, слушая, кивала головой. Когда мужчины вернулись из курительной, жены встретили их решительными взглядами.
— А скажи-ка, дорогой, — начала Рогова, едва муж сел рядом, — если Федор Иванович сдаст экзамены за реальное училище, его сделают техником?
— Ну… — задумался штабс-капитан.
