который носы не откусывал? Не маньяк, а палач какой-то получается… А может, я и есть палач?..— У нас есть нож и кусок веревки, — сказал Тион. — Это уже неплохо. Как их можно использовать?— Да никак? — проворчал кузнец. — Стены каменные не расковыряешь, бревна на потолке толстенные и высоко. Все мы здесь сдохнем…— За себя говори, — огрызнулся я. — Есть у меня одна мыслишка…***Часы тянулись нестерпимо долго, а может, прошло несколько дней? Когда солнца нет, жизнь теряет смысл, будто находишься в вечном загробном сне, и течение времени нарушается.Холод пробирал до костей, благо тело мне досталось закаленное. Обычный человек в таких условиях мог загнуться от переохлаждения, но в этом мире люди были более неприхотливы. Для комфортной жизни им не нужна теплая постель, полтарушка пива на вечер и плазма на стене. При необходимости они могли спать на земле под открытым небом и питаться черствым хлебом с водой.Чтобы согреться мы бродили кругами по погребу. Наконец, на следующий день (а может и гораздо позже, кто его знает) заскрежетали цепи. Кто-то крутил подъемный механизм. Сверху посыпался песок и бревна поползли вверх. Словно слепые котята мы мотали головами и прикрывали от света глаза. Совсем отвыкли от солнца.Над нами нависла старуха и ее сынок. “Клофелинщицы” не было видно, наверное боится нам в глаза нам смотреть.Ети скинул еще одну веревку. Его глубоко посаженные глазки смотрели на нас как на добычу. При этом он всегда молчал. Олигофреновский прищур выдавал в нем полоумного.— Вы сделали выбор? — проскрипела Изерниль, впившись хищным взглядом в каждого из нас.— Зачем тебе люди? — спокойно спросил Тион. — Что ты с ними делаешь?— Я хочу вернуть себе молодость, — мечтательно пробормотала старуха. — Они мой ключ к жизни…— Ты колдунья? — сверкнул глазами ассасин. — Как я сразу не догадался? Ты делаешь из людской желчи вытяжку молодости?— В народе ее так называют, — Изерниль удивленно развела руками. — Ты знаешь про зелье? Из троих крепких путников много получится снадобья.— А что сынок твой молчит? — спросил Тион. — Ему бы не помешало бы какое-нибудь снадобье, что сделает его чуть привлекательнее. Старый больной медведь и то краше выглядит.Глаза старухи налились кровью:— Не смей так говорить про моего сына! Все вы все равно сдохнете, а он хоть и недалек умом, жить будет долго!Изерниль сотрясала морщинистыми руками и нависла над ямой, изрыгая проклятия. В пылу она слишком близко подошла к краю погреба и чуть наклонилась вперед. Пора!Я метнул ржавый нож и тот, пробив подол ее рваной юбки впился в ногу. Старуха завопила и, потеряв равновесие, кувыркнулась вперед. Каллин подхватил ее, не дав разбиться. Одной рукой он поднял ведьму за волосы, и прорычал:— Скажи своему сынку чтобы спустил лестницу, или сдохнешь!Изерниль вопила и брыкала ногами, но хватка кузнеца железная. Тело ведьмы болталось в воздухе, а наверху метался ети, что-то мычал, размахивая руками.Чуть успокоившись, ведьма проскрипела:— Сбрось им лестницу, сын…Тот замешкался и продолжал мычать.— Сбрось лестницу, недоумок! — заверещала бабка. — Или я самого посажу тебя сюда!В глазах олигофрена пробежала тень страха, видимо старуха практиковала с ним такое уже не раз.Он торопливо стал что-то разматывать, и через несколько секунд в яму упала веревочная лестница.— Поднимайтесь, — сказал Каллин и швырнул ведьму на пол. — А я пока с бабушкой посижу.
Первым на верх вскарабкался Тион. Он ловко взобрался по качающейся конструкции, словно всегда только этим и занимался, и ступил на твердь пола. Олигофрен злобно смотрел на него, не зная что делать. Он то и дело поглядывал на мать, а та сдерживала его гневным взглядом.
Я полез наверх, заткнув за пояс нож, вынутый из ноги колдунью. Моя голова показалась уже над поверхностью пола, когда внизу послышалась возня. Каллин заорал. Я обернулся и увидел как старуха прокусила ему кисть, вырвалась и завопила:
— Убей их, недоумок! Убей!
Бух! Подошва грязного сапога размера где-то сорок пятого приземлилась мне на лицо. Из глаз посыпались искры, а я полетел вниз. Ети бросился на Тиона, пытаясь сгрести его в охапку. Но тот поднырнул у него под рукой и оказался сзади. Схватил дубовый табурет и вогнал его угол в затылок сыночка. Тот захрипел, но на ногах устоял. Что за черт? Бессмертный что ли?! С раскроенной черепушкой ети ринулся вновь. Ассасин замахнулся и ударил того вновь по голове. Но громила выставил вперед лапищи и погасил удар. Отшвырнул табурет и схватил Тиона за горло. Воин извивался и пытался ударить ногой в живот. Но попадал словно в каменную плиту. Природа обделила олигофрена умом, но наградила нечеловеческой силой и живучестью. Хрясь! Хрясь! Хрясь! Он даже не почувствовал как с хлюпаньем в его бок входит ржавый клинок. Сталь погружалась в его плоть бесчисленное количество раз. Я бил и бил, пытаясь попасть в печень. Но по моим расчетам от печени уже осталась одна сплошная дырка, и только когда ручьи крови потекли в яму красными водопадиками, ети пошатнулся. Тион наконец разжал его пальцы и, задыхаясь рухнул на пол. Он кашлял и хрипел, приходя в себя. Ети повернулся ко мне и схватил меня за горло. Я почувствовал как затрещал мой кадык. Только бы не потерять сознание. Я лихорадочно выдернул нож из его брюха и вонзил в глаз по самую рукоять. Ети удивленно завращал вторым глазом, разжал руки и попытался выдернуть нож.
— Сдохни тварь! — заорал я и что есть силы ударил кулаком по рукояти ножа. Тот вошел еще глубже в мозг (если он был) и его острие, пробив затылок, вылезло с обратной стороны. Здоровяк захрипел и, вскинув руки, рухнул в погреб, чуть не придавив кузнеца и ведьму. Те еле успели отскочить в стороны.
— Вы убили моего сына! — завыла бабка, упав на колени перед окровавленной тушей. Я прокляну вас, вы сдохнете от черной плесени демонов, которая поселится в ваших легких, ваша кровь станет гнилой как у покойников, ваша кожа покроется гнойными волдырями, люди будут вас боятся и изгонят, а сами вы заживо будете гнить несколько лет, ослепнете и умрете в адских муках!
Кузнец схватил ведьму за волосы и вновь оторвал от земли. То, что произошло дальше на мгновение лишило нас дара речи. Ведьма что-то прошептала и от нее повалил дым. Каллин ойкнул и одернул от ее головы руку. Старуха приземлилась на ноги,
