будет то же самое: бессмертный император, поддерживающие его трон княжеские и графские дома, мелкие дворяне внизу служебной лестницы. Так все и будет, разве неясно? Можно приобрести почет и деньги на каком-то новом поприще, например, адвокатском, о котором он сам мечтал, но настоящего влияния и могущества там не достигнешь, потому что его дает магия, а магию дают крепостные. Все просто.
Вот только как же быть с той шпагой, которую он теперь умеет вызывать? А он, конечно же, попробовал ее вызвать еще раз, когда вернулся после всех приключений домой, и у него получилось! Тонкий сияющий луч горел в темной комнате, бросая отсветы на корешки французских романов, разбросанных по столу, и Герман тогда почувствовал, как его пальцы дрожат, а на лице выступает холодный пот. Он поскорее погасил луч, пока его не увидел… кто-то. Матрена в замочную скважину, вампир сквозь окно третьего этажа, кто угодно.
Он чувствовал, что из его пальцев исходит то самое будущее, и оно очень многим не понравится. Он сказал тогда, в черной клетке, что хочет увидеть новый мир. Но что если за этот новый мир ему придется драться? Самому? Еще пару недель назад Герман сказал бы, что не хочет этого, что пошел бы этот новый мир псу под хвост, а с него достаточно того, чтоб было жалование и девочки. Теперь же, после черной клетки, он почему-то не был в этом уверен, хотя и не мог толком понять, что именно в нем изменилось.
Из размышлений его вывела фраза Рождествина:
— Вон, еще один. Не вертите головой, корнет, осторожно взгляните, — с этими слова эльф пододвинул ему фотокарточку. Действительно, худой, как жердь, субъект, перебегавший через улицу к парадному подъезду, был весьма похож на коллежского регистратора Баумверка, на которого в управлении имелось досье. Герман сделал пометку в блокноте — это был уже третий человек, которого они заметили за день.
Герману вдруг пришло на ум: а что если сюда сейчас явится Карасев? А на Карасева, кстати, папка у них тоже имелась. Что он будет делать? Попробует ли предупредить старого друга, зная, что это наверняка сорвет управлению операцию? Вопрос был непростой. В итоге Герман решил, что, пожалуй, сделал бы это, и пусть все летит к черту, а его самого изгоняют из жандармов — не очень-то он и рвался. Впрочем, он бы постарался предупредить так, чтобы не изгнали.
Затем ему подумалось, что предупредить Карасева в любом случае будет нелишне. Если после арестов в доме Трегубова начнется облава по всему городу, то Карасю лучше залечь на дно, благо такой рыбе на дне самое место. Не дай бог встрянет где-нибудь: и сам пропадет, да и про Германа может обмолвиться на допросе.
Мысль эта созрела у Германа, пока он записывал в блокнот наблюдения насчет очередного подозрительно субъекта, направившегося к подъезду. Сведения о доме явно подтвердились.
* * *
Назад двинулись, когда совсем стемнело, а дождь перестал. К этому времени было решено, что на те сборища, что происходят в доме нужно внедрить агента. Только сперва выяснить, не внедрили ли его уже коллеги, а то может выйти неловко.
Агент послушает, о чем болтают в четвертом нумере — именно туда, согласно показаниям дворника, отправились все замеченные нигилисты — а потом уж самых разговорчивых можно будет брать. Незаконные собрания, чтение запрещенных нигилистических сочинений и прочее — само по себе преступления. Кто не захочет на каторгу, тому придется рассказывать, что он знает о Наде и Фридрихе.
Все это вкратце объяснял Герману шепотом Рождествин, когда они проходили мимо старого деревянного дома, темного и покосившегося. С крыши еще капала вода, из-под ворот тянуло сыростью и нечистотами.
Впереди, в другом конце узкого переулка показался прохожий. Даже не один, двое. Сперва ничего подозрительного в них не было — тянется кто-нибудь домой из кабака или с поздней работы, но оглянувшись украдкой, Герман заметил какое-то движение и в противоположном конце переулка.
— Тоже приметили? — шепнул Рождествин. — Дело скверное. Чуть замедлите шаг. А как только я скажу «Ап!», кидайтесь влево, к крыльцу, спрячьтесь за ним.
— Да что я вам, барышня, что ли… — возмутился, было, Герман. У него был с собой револьвер — не магический, а обычный, служебный. Он считал, что вполне сможет за себя постоять.
— Делайте, что сказал, — отрезал эльф. — Я старше по званию.
— А ну-ка, скубенты, выворачивайте-ка карманы! — проговорил один секунду спустя один из тех, что шли впереди, хриплым голосом, и в руке у него блеснул в лунном свете нож.
— Нечего с нас брать, товарищи, — произнес эльф, причем голос его принял жалостливую блеющую интонацию.
— Гусь свинье не товарищ, — отрезал скомканный. — А тебя, гнида, я и просто так пришью, без хабара. Вас, легавых, я на полметра под землей вижу. Какого хера вы в нашей пивняческой третесь, а⁈
— Мы совсем не про вашу душу… — начал, было, Герман, но его остановил Рождествин, дернув за рукав. Впрочем, было уже поздно.
— А, значит, и правда, легавые, — удовлетворенно ухмыльнулся скомканный. — А ты, Пыса, еще говорил, что нет, настоящие скубенты. А я ж видал, что у них бумажки какие-то.
— Это лекции… — проговорил эльф.
— Я те щас такую лекцию прочту, что зараз профессором сделаешься, — произнес хриплый, сплюнул на пол и сделал пару шагов в их сторону, выставив нож перед собой.
— Ну, что вы, что вы… — залепетал эльф весьма натурально, — мы сейчас, мы все карманы, сейчас…
Хриплый приблизился еще немного, оказавшись уже шагах в трех от них. А вот то, что произошло в следующую секунду, Герман смог заметить не в полной мере.
Поручик, делавший вид, что лезет во внутренний карман поношенного студенческого мундирчика, выкрикнул громко: «Ап!», снова сверкнула сталь, да еще и полоса ее была куда длиннее, чем у хриплого. До Германа, машинально бросившегося в сторону, не сразу дошло, что поручик каким-то совершенно неведомым образом умудрился спрятать под одеждой нечто вроде кавалерийской шашки, только немного укороченной. Раздался свист, затем отчаянный крик и что-то звякнуло — это на мостовую упал нож нападавшего. Вместе с кистью его руки.
Злоумышленник бухнулся на мостовую и завыл от боли, товарищ его, что был за его спиной, бросился вперед, однако увидев перед собой острие шашки, попятился.
— На колени! — рявкнул подпоручик совершенно отчаянным, командным голосом — куда только девались давешние жалостливые нотки. Противник его затравленно огляделся, кажется, раздумывал, не бухнуться ли на колени в самом деле, но затем передумал и бросился бежать во тьму.
В следующую секунду сзади оглушительно хлопнуло, прямо возле головы эльфа вжикнула пуля, а Герман, успевший достать свой револьвер, трижды выстрелил в сторону, где виднелось облачко порохового дыма. Там кто-то вскрикнул и что-то ударилось о крыльцо. Герман, пригибаясь, побежал туда, но нашел лишь небольшую лужицу крови и брошенный револьвер — преступник скрылся.
Когда он вернулся, то хриплого нашел уже связанным и с туго перетянутой жгутом култей.
— Пойдемте живо, помогите его поднять, — сказал Рождествин. В запачканном кровью мундире и с шашкой он выглядел весьма живописно. Охотно верилось, что он служил в кавалерии.
Они подняли хриплого на ноги и тот издал совершенно чудовищную смесь проклятий, включавшую в себя все мыслимые формы противоестественных сношений.
— Ничего, ничего, парень, — прошипел поручик. — Сейчас жандармский медик с тобой разберется, кровь остановит, а потом другие чины за тебя примутся. Посмотрим, откуда ты такой взялся на нашу голову.
* * *
— Слушай, сегодня у меня разговор совсем не для трактира, — проговорил Герман, когда обрадованный его визитом Карасев вновь схватил его за руку и потянул, было, в то же заведение. — Что хочешь со мной делай, в трактир не пойду.
Он вспомнил вчерашних головорезов, увязавшихся за ними из пивной, и дальнейшую кровавую развязку. Не хотелось бы нарваться на таких же, а еще меньше хотелось бы нарваться на какого-нибудь жандармского филера. Он уже один раз рискнул, когда показывал Карасю револьвер в «Счастливой Московии».
— И то правда, — Карась вздохнул и почесал в бороде. — Ну, пойдем не в кабак тогда. Совсем в другое место пойдем. Мне как раз зайти по делу надо.
Карась не обманул. Пройдя пару кварталов по душной, пыльной улице, они свернули в небольшой переулок и вышли к церкви — старинной, должно быть, еще до сопряжения построенной, с высокой колокольней и синими
