о проснувшейся в нем способности к магии. Он понял, что именно эта часть может вызвать очень много вопросов к нему лично.
— Мне плевать, пр-равда это или нет! — Христофор Викентьич с раздражением бросил рапорт на зеленое сукно стола. — Сегодня же пер-репишите! Пишут авантюрные р-романы вместо рапортов! Должно быть сухо и по делу: выявил нигилистку, применил приемы дознания, допросил, узнал то-то и то-то, однако саму осведомительницу упустил ввиду… гм… ввиду нерасторопности охраны Пудовского, вот!
Герман коротко кивнул.
— Я перепишу, — сказал он. Он был жутко раздосадован тем, что настоящее античное приключение, пережитое им на заводе Пудовского, начальство совершенно не впечатлило.
— Толку только ноль от вашей переписки, — пробурчал Трезорцев, барабаня волосатыми пальцами по столу. — Два важнейших объекта упущены — ищи теперь ветра в поле. Филеры, конечно, уже отправились расспросить по окрестностям, не видал ли кто бегающую по лесам голую девицу, но надежда слабая. А уж вампира, понятно, и след простыл. Что мы о нем знаем, кроме имени? Да и то, поди, фальшивое, у этой публики у всех по десятку имен.
— Если позволите, ваше высокоблагородие, я не согласен с тем, что толку ноль, — неожиданно вступился за Германа Рождествин, сидевший тут же на колченогом стуле и, казалось, погруженный в проверку ровности своего маникюра. — Во-первых, у нас есть сведения о причастности к убийству Вяземского революционеров из «Последней воли» и, возможно, из «Черного предела». Во-вторых, у нас есть адрес их конспиративной квартиры. Можно нагрянуть туда с обыском, отловить кого ни есть.
— Адрес? Вы имеете в виду дом Трегубова, о котором эта девица обмолвилась?
— Точно так, — эльф кивнул и сложил руки на груди. — Я уже навел справки, дом не раз фигурировал в агентурных донесениях. Очень может быть, что это действительно место конспиративных встреч.
— Зацепка так себе, — произнес задумчиво ротмистр. — Все вилами на воде. А ну как наврала эта барышня?
— Это легко проверить, — сказал Герман с азартом. — Поручите мне, а я…
— Сидите уж, — Трезорцев поморщился, и его лицо сделалось удивительно похожим на морду собаки, собирающейся чихнуть. — Вы уж проверили. Дали вам простое поручение, а вы устроили чер-рт знает что!
— Но я добыл сведения! — Герману надоело давать себя в обиду. — Я их и снова добуду — вот увидите. Поручите мне — я этот дом наизнанку выверну!
— Выворачивать наизнанку не с чего, — отрезал ротмистр. — Если там кто-то и есть, только вспугнем и опять всех упустим. Вот что, господа. Отправляйтесь завтра и установите возле дома наблюдение. Задача — выявить, кто из известных личностей, связанных с Последней волей, в этот дом захаживает. Материалы на них вам подберут. Особое внимание — не явится ли туда наша с вами барышня либо некто с явными признаками вампиризма. Этих брать сразу и без разговоров, на этот счет получите подкрепление. Вот здесь вы, Брагинский, в самом деле пригодитесь: все-таки, знаете девицу в лицо.
— Благодарю за оценку моих способностей, — Герман с достоинством кивнул. — От всей души постараюсь вас не разочаровать, ваше высокоблагородие.
* * *
Дом Трегубова оказался скучным серым зданием на окраине города, возле Преображенских казарм. Герман и Рождествин расположились в пивной, окна которой очень удобно выходили прямо на его парадный подъезд. Эльф имел при себе описания всех известных московских членов Великой воли, на некоторых имелись даже фотографические карточки. Мешал наблюдению только дождь, поливший, едва они сели за стол, но тут уж ничего не поделаешь. Зато тусклое стекло трактирного окна от грязи отмылось.
Чтобы не вызывать излишних подозрений решили, что наблюдать за домом все время будет только кто-нибудь один, другой же в это время демонстративно будет поглядывать в другую сторону, ведя неторопливую беседу. Одеты оба были в видавшие виды студенческие мундиры (Рождествину выдали в Управлении, а у Германа собственный имелся), так что выглядели среди здешней публики вполне по-свойски. Взяли по кружке жидкого пива и приступили.
— Думаете, явится кто-нибудь из этих? — спросил негромко Герман. — Или так целый день и просидим зря?
— В таком режиме я и зря просидеть совсем не против, — беззаботно ответил Рождествин, сделав первый глоток из кружки, но при этом не спуская цепкого взора с подъезда. — Однако, все же, думаю, что скорее не зря.
— Отчего же?
— Христофора Викентьича на такие дела нюх, — произнес эльф и слегка усмехнулся собственному невольному каламбуру. — Его опыту только позавидовать можно.
— Он давно служит? — спросил Герман.
— Да уж лет за двадцать, я полагаю, — сказал поручик. — Это только сколько я знаю.
Герман даже присвистнул.
— И все еще штабс-ротмистр? — спросил он.
— Ну, а что вы хотели? Наша служба известно какая — приходится служить пред очами государя, а государь инородцев… сами знаете. Не жалует.
— А что же вы сами-то такую службу выбрали? — осведомился Герман. Ему интересно было узнать, откуда в Московском жандармском вообще мог взяться эльф. При этом говорить о деле в пивной он не опасался, так гвалт в ней стоял совершенно невообразимый, и невозможно было даже помыслить, чтобы за соседними столиками кто-то мог что-либо в их беседе разобрать.
— Я приехал изучать людей, — сказал он. — В Эльгароне, видите ли, вообще мало что новое можно изучать, это не поощряется. Ну, а уж людей — так и вовсе нужно изучать там, где находится предмет изучения, не так ли? И, конечно, лучше всего их изучить можно, погрузившись в самую гущу жизни. А в Российской империи самая гуща жизни — это, несомненно, государственная служба.
— Но почему же именно Корпус жандармов?
— А я и не с Корпуса начинал. Я, между прочим, служил в Павлоградском гусарском полку и даже имею Георгиевский крест за рейд на Красную переправу. Да только там вышла одна история с одним офицером, не совсем честно игравшим в карты, и из-за этого случайно покинувшим частный дом посредством окна. А он, как назло, был на хорошем счету у командира полка, я же, как инородец, всегда был на плохом счету. В общем, из полка я ушел и не жалею. В жандармах служить интереснее.
— Отчего же?
— Видите ли… не знаю, поймете ли вы… Меня больше всего интересует вопрос о том, как формируется твердый порядок…
— Я и в самом деле не совсем вас понимаю.
— Ну, вот в Эльгароне — твердый порядок, — пояснил эльф со вздохом. — Там ничего не меняется вот уже третью тысячу лет. Даже цвета туник, которые носят Великие дома, установлены много веков назад, и любой, кто хотя бы предложит их изменить, угодит в изгнание или сразу в тюрьму. Но такой порядок в Эльгароне установился очень давно, и теперь уже очень трудно понять детали того, как это произошло. В летописях есть только общие сведения: вторжение нежити, обретение магического дара королевой Мелетен, битва при Антафарензи. Однако детали… а я очень люблю детали… в общем, детали скрыты завесой мрака. Поэтому я приехал изучать вас.
— То есть, вы… вроде шпиона? — осторожно переспросил Герман. Ему было удивительно, что Рождествин так легко об этом говорит.
— Нет, что вы! — эльф махнул рукой. — Шпионов отправляет правительство, чтобы узнать новые сведения о соседях. Наше правительство — если совет Великих домов можно так назвать — не желает знать никаких новых сведений. И в рядовых жителях Эльгарона тоже не поощряет подобный интерес. Если угодно, я здесь нахожусь практически в изгнании. Если до Совета дойдет весть о том, чем я здесь занят, то это изгнание может быть оформлено уже юридически, и я никогда не смогу вернуться домой. Благо, она вряд ли дойдет.
— Значит, вы изучаете людей, потому что думаете, что… мы со временем станем чем-то вроде Эльгарона? И вы хотите понять, как это происходит?
— О, вряд ли ваша империя когда-либо достигнет такой же степени совершенства, — эльф горько усмехнулся. — Но в целом вы правы. Я вижу здесь наше прошлое. И я изучаю наше прошлое.
— Для чего же?
— Чтобы понять, есть ли у нас будущее.
Некоторое время они помолчали — Герман переваривал услышанное. Ему сейчас пришло в голову, что он вообще никогда особенно не думал о будущем. Речь даже не о его личном будущем — о котором он, впрочем, тоже думал не столь усердно, как хотелось бы, к примеру, его батюшке — а о будущем мира в целом.
Это будущее казалось таким определенным. Казалось, усыпи его и разбуди через двести лет,
