— Герман, а зачем ты… обмочил его? — с запинкой спросил старший телохранитель Влад.
— А ты не слышал? Он назвал меня пидором. Это крайне серьезное оскорбление. В определенных местах за это сразу убивают. Или опускают. Мы не в тех местах, так что обошелся с ним довольно гуманно.
— Да, я в курсе, — кивнул Влад. — Но ты его все равно опустил.
— Верно. Но по минимуму. И слегка проучил.
Телохранители заулыбались. «Слегка» в понимании наемника — это едва не убил. Хороший критерий.
— А как там, на войне, Герман? — спросил второй телохранитель.
— На войне как на войне. Знаешь такую пословицу?
— Знаю.
— Вот! На самом деле на войне жутко. Каждый день может стать последним. И самое поганое — это может произойти внезапно, когда не ждешь. Неожиданный обстрел, мина на дороге, ребенок с гранатой, а что хуже всего — дружественный огонь. Когда от тебя ничего не зависит, когда вся твоя крутизна не стоит и того куска стали, который разносит голову.
— Но люди воюют. И долго. Я сам служил, хотя повоевать не успел.
— Ну и радуйся! Ничего там хорошего нет. На войне вылезает все дерьмо, что сидит в человеке. Видно его нутро, как на рентгене. И видеть это постоянно сложно.
— Не только дерьмо лезет.
— Верно. И положительные качества тоже. Пожалуй, ярче, чем отрицательные. Там вообще чувства обострены до предела. И нервы как струна. Потом, на гражданке, за это расплачиваются.
— А ты сколько провоевал?
— Три с лишним года на чеченских и пять лет контракта в Афганистане и Ираке. Понимаешь, есть люди, которым война как остальным мирная жизнь. Они привыкают и чувствуют себя там свободно. Но это не избавляет ни от страха, ни от сожженных нервов. Там все проще, легче. С одной стороны — враг, с другой — свои. Ясно в кого стрелять и кого прикрывать. Вообще, мне кажется, такие люди в чем‑то слабее остальных.
— Как это? — в голос вскричали телохранители.
— Так. На войне опаснее, но проще. А в мирной жизни гораздо сложнее. Тут враги могут сидеть рядом долгие годы. Пакостить исподтишка, вредить. Тут недруг носит маску друга. А коррупция, мафия, житейские сложности? И смерть здесь ходит рядом. Так что те, кто бежит от жизни на войну, слабее, что ли. Или неувереннее в себе.
Герман увидел сомнение в глазах парней, хмыкнул и добавил:
— Это мое мнение и оно может быть неверным. Просто я так думаю. Вон у Кирилла иное мнение. Да, Кир?
Подошедший Шилов суть разговора не уловил, зато учуял запах подгорающего мяса и вскричал:
— Кто за огнем следит? Что за треп, когда шашлык подходит?!
— Черт! — вскрикнул Герман, вскакивая и подбегая к мангалу. — И впрямь подгорает. Парни, тащите воду! Если мясо сгорит, Олег нам головы отвернет!
…Первые дни принцесса Алиди практически не выходила из своей комнаты. Только иногда проскальзывала в душевую и туалет. Еду ей приносила горничная — женщина средних лет.
Горничная обладала двумя отменными качествами: была нелюбопытна и умела держать язык за зубами. Она приехала из глухого уголка России и не имела родни. Именно поэтому Махов доверил ей обслуживать принцессу. Платил хорошо, предоставил жилье, позволил заниматься хозяйством — что еще нужно простому человеку, не избалованному жизнью?
А Алиди постепенно привыкала. К незнакомой технике, к обстановке, к людям. Даже к новым нарядам. Хотя сначала ходила в длинном халате и смущенно запахивала полы при приближении посторонних.
Но телевидение и журналы сделали свое дело. Она поняла, что здесь такая одежда в порядке вещей. И постепенно перестала стесняться голых ног, открытых рук и облегающих платьев.
Кроме Махова и горничной доступ в дом не имел никто. Охрана жила в отдельном коттедже, продукты завозили раз в три дня, принимала их горничная, взявшая на себя обязанности домохозяйки.
Герман навестил принцессу на третий день после приезда. Спросил, как дела и что нужно.
— Ничего, — ответила Алиди. — У меня все есть.
— Пылесоса и телевизора больше не боишься?
— Н‑нет, — с запинкой ответила она. — Привыкла.
— И как тебе кино и передачи?
Принцесса подняла на Ветрова свои прекрасные очи.
— У вас и правда такая жизнь?
— Какая?
— Разная… интересная, страшная, веселая.
— Да. По большому счету отличие нашего мира и вашего только в эпохах.
Принцесса помолчала, потом вдруг сказала:
— Я хотела бы посмотреть ваш мир.
— В тебе проснулся турист, — улыбнулся Герман и сменил тему: — Ты уверена, что твой отец выплатит всю сумму?
— Да. Он заплатил бы и больше.
— Больше не надо. Сделка есть сделка, менять условия неправильно.
— Это… кодекс наемника? — спросила девушка.
О кодексе как‑то говорил Кир, она запомнила.
— Да.
— А что еще в нем есть?
— На самом деле кодекс нигде не прописан и нет единых правил. Их устанавливает для себя кто и когда хочет.
— А ты? — заглянула девушка в глаза Герману.
— Я? Я не меняю договор после подписания, отрабатываю его до конца, если другая сторона не нарушает условий. Не подписываю новый контракт, не закончив старый. И очень внимательно слежу за выполнением всех пунктов. Это главное. Остальное второстепенно.
— А если бы мы не заплатили тебе, ты бы не стал помогать?
Вид у девушки был очень серьезным, глаза смотрели требовательно и выжидающе.
— Нет, — честно ответил Герман.
— Но могут погибнуть сотни тысяч людей! Неужели тебе их не жалко?!
— Для меня важна моя жизнь и жизнь моих близких. Ради этого я готов идти на любой риск и на смерть. Остальное не мое дело. Если платят, могу взять работу хоть по спасению пингвинов на экваторе.
Принцесса не уловила иронии в последних словах, нахмурилась.
— Это плохо!
— Спасать пингвинов?
— Нет. Быть равнодушным к остальным.
Ветров сел на диван, усадил девушку рядом.
— Запомни, красавица, если бы каждый человек заботился о близких, в мире не было бы столько проблем. А когда хочешь спасти всех, не спасаешь никого. Такова жизнь!
— Но дворяне, солдаты…
— Они получают за службу жалованье, почести, титулы, не так ли?
— Да, — кивнула Алиди.
— То есть им платят! Это нормально. Когда мне платили, я тоже охранял людей и грузы, уничтожал врагов, спасал чьи‑то жизни. Сейчас не работаю. И больше никого не спасаю. Это не значит, что пройду мимо гибнущего ребенка или не помогу попавшему под машину, например. Но заниматься глобальными и частными спасениями больше не намерен.
Принцесса долго молчала, осмысливая услышанное. Герман смотрел на нее и прикидывал, каким будет следующий вопрос. Видимо, о ней самой.
