Только я не знаю точно — заражена она или нет. Зато я знаю, что заразить ее могли только вирусом или близкой к нему бактерией. А с вирусом я совладать могу — заражу девушку вирусом, уничтожающим все другие как врага. А что? Обычное дело. Нет, дело не обычное, но… Не беда!
Эх, прощай Стяжатель! Прощайте ордена и генеральские погоны! Не поминайте лихом, Игорь Иванович, хоть я и лихой!
Сижу на лестнице в глухой подворотне с фонарем в зубах. Ковыряюсь в предоставленной государством технике — вынимаю ненужные мне микросхемы. Эх, Игорь Иванович, присматривали вы за мной долго и тщательно, да всему предел установлен — вам таких моих выходок видеть не надо. Срываюсь я с вашего поводка — временно, конечно. Оставил я вам отчет, а дальше… не стоит вам знать, что дальше, и следить — не стоит.
Утро снова сводит мои плечи холодом — так всегда, когда сна не хватает. Пролез в подземный ход, опираясь о неровную стену. Из-под рук сыплются камни, пыль опадает на голову. Черт… Здесь все рухнет скоро…
Тяжелая решетка приоткрыта в щель — чахлому старику, видно, этого хватило, а я не пройду. Решетку порядком переклинило — подсадил ее, толкнул. Она поддалась с трудом и скрипом — надо петли смазать, пришла пора. Проник в узкий и низкий коридор, ведущий к склепу.
Старого химика отыскал не сразу, но скоро. Нашел и в темноте — по запаху.
— Клаус, это я.
— Вольф?
Зажег свет на слабом режиме, перевел луч на закопавшегося в тряпье старика. Подобрался к нему ближе.
— Не привидение же.
— А я было думал…
— Кончай ты с этим, Клаус, — нет никаких призраков. И пришельцев — нет.
— Где ты пропадал, Вольф? Я тут чуть не помер со страху…
— А я там не со страху чуть не помер. Помолчи пока, Клаус.
— Ты был там?
— Я дорогу туда отыскал. Туда забраться можно тем же путем, каким твой товарищ оттуда выбрался.
Дрожащая рука вцепилась в ворот моей куртки, а испуганные глаза вперились в мое лицо.
— Вольф, держись оттуда подальше…
— Пусти, старик. Подожди пока предостерегать.
— Вольф, молодой ты еще — кровь у тебя горячая…
— Слышишь, помолчи, старик, — не шамкай мне на ухо свои предупреждения.
Клаус беспомощно открыл беззубый рот, когда я отбросил его слабую руку. Что-то жестко я с ним. Меня все же больше снаружи обтесали, а вот внутри… Искоренить прошлое не так просто — это я, а не кто-то другой, сделать должен. Придется мне еще помахать топором, обрубая корявые ветки былого. А сейчас — смягчить как-то надо.
— Вижу, ты тайник мой вскрыл.
— Есть еще силы в этих руках…
Старик сжал в кулаки покореженные артритом руки. Молча усмехнулся, глядя на него, — дряхлого, одним духом держащегося. На него, кажется, дунешь — и развалится. А нет, — никак не рассыпается, словно его скрепляет что-то.
— И как? Хорошо тебя епископ угостил, когда ты к нему незваным гостем нагрянул?
Старик хрипло хихикнул.
— Да, он оказался, что надо, — на редкость гостеприимен. Присоединяйся к нам, Вольф.
Посмотрел на остатки трапезы, разбросанные на гробовой плите.
— Позже с вами недурно отужинаем. А сейчас мне идти надо. Да, старик, — пока не забыл… Ты здесь разбросал — прибери. Ты все же у епископа в гостях — еще и в незваных.
Клаус занервничал — вспомнил про своих привидений.
— Приберу, конечно… Не подумал я…
— Держи, — еще снеди принес.
— А ты запасливый.
— Как крыса. Ты одеяло из гроба достал?
— Нет, у меня все свое с собой.
— Выходит, все твои вши на насиженных местах остались — отлично. Ты эти свертки не трогай — эти вещи не тебе предназначены. Я когда приду, тогда и открою.
Я разгреб заваленный камнями и засыпанный пылью тайник — еще один тайник.
— Вольф… А это что?
Я стряхнул пыль и сел на каменную плиту, отстраненно смотря в пустой патронник пистолета.
— Коробку подкинь, Клаус, — с патронами.
Коробка затряслась и застучала в руке перепуганного старика.
— Вольф, я не знаю, что ты собрался делать, но — не делай этого.
— Не робей, старик. Подумай о том, что там человек мучается.
— Ты думаешь, что они не убили Штрассера, а забрали его с собой?
— Не знаю про Штрассера. Знаю, что там заперт и мучается другой человек. Я должен его вызволить.
— Кто он?
— Не важно, кто. Человек.
— Не думаешь же ты, что для него еще можно что-то сделать? Нет, поздно. Он поражен. Он опасен. Он болен изобретенной ими болезнью, Вольф. Мы ничего не знаем об их болезнях. Ты ничего не сделаешь для него, Вольф.
— Сделаю. Заразу, из которой изготовляют оружие, можно обезвредить, как и все остальное оружие.
— Нет, Вольф, не надо…
— Я решил.
— Ты не вернешься… Не ходи…
— А кто пойдет, Клаус?! Кто пойдет?!
Клаус замолк, задумавшись.
— Я пойду, Вольф.
Я выжал из себя улыбку. Бросил оружие на плиту, беря старика за иссохшие плечи.
— Клаус, подумай, что ты несешь.
— Пора положить конец этой жестокости. Я все разведаю и…
— Клаус…
— Что мне терять, Вольф? Что, кроме моего страха? У меня нет ни молодости, ни…
— У тебя ума нет, старик.
— Пусть меня считают сумасшедшим, только я…
— Хватит… Хватит, Клаус.
— Нам надо собрать всех, кого сможем, и пойти всем вместе. Нам нужно все осмотреть в этом месте и обо всем сообщить властям. Ведь не все властители участвуют в государственном сговоре, Вольф. Все в сговоре быть не должны. Всегда одни правители противостоят другим.
— Только одни такие же, как другие. И их друзья, и их враги — все, кто у власти, всегда и везде одинаковы.
— Нет, Вольф, не все. Мы должны выйти на честного человека в правительстве.
— Честные правители? Клаус, не начинай. Людьми правят «волки», а не люди.
— Да, ты прав… Прав, Вольф… «Волки»? Ты сказал — «волки», Вольф? Такие же, как ты? Ты ведь — такой же «волк»?
— Я «волк». Но не такой, как они. Я — хищник, Клаус. Но я всегда охочусь в тени и не выхожу на свет никогда.
— Одни «волки»…
— Качества, которые мы приписываем правильному человеку, неприемлемы правителю, призванному принимать жесткие решения, подчинять и подавлять.
— Значит, ничего нельзя изменить…
— Нельзя. Это система. Разрушишь одну — построишь другую. Точно такую же — с светлой и с темной стороной. Система — отражение человеческой сущности. С ней можно бороться, но ее нельзя побороть, как нельзя побороть себя. Можно только научиться обходить барьеры, свободно действовать среди установленного порядка.
