Лукка выглядел донельзя потрясенным. Он собрал своих изувеченных людей: одного с разбитой челюстью, остальных еще не пришедших в себя после моих ударов. Земледелец и его семейство на четвереньках подобрались ко мне и упали к ногам. Я грубо поднял мужчину за плечи и велел женщинам встать.
– Пусть хранят тебя боги! Да исполнят они все твои желания! – проговорил поселянин.
Жена и дочери склонили головы, не смея поднять глаза от земли, но я видел слезы, которые текли по их щекам.
Горло перехватило. «Пусть боги хранят меня!» В невежестве своем он полагал, что боги действительно заботятся о людях, что их можно тронуть молитвой или приношением. Что бы сказал этот простак, зная, каковы они на самом деле? И все же, поглядев в наполнившиеся слезами глаза, я не решился избавить его от иллюзий: пусть не страдает понапрасну.
– Да хранят боги тебя самого, земледелец! Ты извлекаешь жизнь из чрева матери-земли… Это призвание благороднее, чем войны и убийства.
Поблагодарив меня, они бросились к хижине и принялись сбивать пламя. Следом за Луккой и его отрядом я шел по горевшей деревне в поисках военачальника хеттов. Политос шел возле меня, воспроизводя – удар за ударом – все, что случилось, запоминая подробности, чтобы суметь рассказать об этом.
Я уже понял, что отряд слишком мал, чтобы назвать его армией хеттов, но других здесь не было, вдалеке тоже, – мы с Политосом видели с холма. Неужели это и есть войско, от которого Гектор и Александр ждут помощи?
Если сюда пришли союзники троянцев, зачем им жечь деревню своих друзей? По деревенской площади – простой поляне посреди жалких домишек, сложенных из сырцового кирпича, – солдаты вереницей тянулись к фургонам и повозкам. Командир хеттов стоял на одной из колесниц, разделяя добычу между офицерами и воинами. Пришельцы забирали жалкий скарб обитателей деревеньки. Они грузили на колесницу двуручные кувшины с вином, цыплят, кудахтавших и бивших крыльями, глиняные лампы, даже сапоги. Поселок оказался небогатый.
Поодаль раздавались крики и плач женщин. Солдаты не собирались брать пленниц с собой, их отводили в сторону, насиловали, а потом оставляли жаловаться на судьбу. Распоряжался грабежом крепкий коротышка, гораздо более похожий на ахейца, чем Лукка и его люди. Его жгучей черноты волосы и густая борода отливали синевой. Всю левую щеку рассекал жуткий белый шрам. Как и остальные воины-хетты, он носил кожаные с металлическими чешуйками доспехи, но более хорошей выработки, а рукоять его меча была инкрустирована костью.
Лукка остановился на почтительном расстоянии от него, я последовал его примеру, за мной жался Политос. Пятеро воинов, хромая, отошли, чтобы заняться своими синяками и ранами.
Командир вопросительно взглянул на нас, продолжая делить добычу. Половину воины складывали возле колесницы, другую половину забирали себе. Я ожидал, сложив руки на груди. Запах гари терзал мои ноздри, крики женщин стояли в ушах.
Наконец поделили последние глиняные горшки и блеявших коз, и командир махнул двум босоногим мужчинам, одетым в грубые куртки, чтобы они забрали его долю добычи и погрузили в ближайший фургон.
«Рабы, – подумал я. – Да-да. Возможно, и феты».
Военачальник устало сошел с повозки и пальцем поманил к себе Лукку. Взглянув на меня, он заметил:
– Судя по всему, перед нами не деревенщина.
Лукка прижал кулак к своей груди и ответил:
– Он заявляет, что пришел с вестью от какого-то великого царя, господин.
Командир окинул меня взглядом:
– Меня зовут Арца. А тебя?
– Орион, – ответил я.
– Ты больше похож на воина, чем на вестника.
Я тронул браслет на моем левом запястье:
– Я принес тебе договор великого царя хеттов о мире и дружбе с великим царем ахейцев.
Арца посмотрел на Лукку, затем обратил глубокие карие глаза на меня:
– Великого царя хеттов? Тогда твоя весть не стоит той глины, на которой написана: у хеттов больше нет великого царя. Вообще нет царя. Старый Хаттусили умер. А великая крепость Хаттусас пылала, когда я в последний раз видел ее.
Политос охнул:
– Значит, царство хеттов пало?
– Вельможи Хаттусаса воюют друг с другом, – отвечал Арца. – Сын Хаттусили, наверно, погиб, но пока это только слухи.
– Тогда что вы здесь делаете? – спросил я.
Он фыркнул:
– Поддерживаем свою жизнь, вестник… Насколько возможно. Собираем дань с этой земли и отбиваем нападения мародеров, которые пытаются отнять у нас наше добро.
Я оглядел деревню. Грязный черный дым все еще пятнал чистое небо. Вокруг трупов, устилавших землю, роились полчища мух.
– А сами вы кто?.. Та же шайка мародеров, – ответил я.
Глаза Арцы сузились.
– Жестокие слова говоришь… вестник, – с насмешкой он подчеркнул последнее слово.
Но я в своих мыслях уже несся далеко вперед:
– Не хочешь ли поступить на службу к великому царю ахейцев?
Он расхохотался:
– Зачем мне служить царю каких-то там варваров? Мне хватит своего отряда! Мы идем куда захотим, берем что захотим.
– Могучие воины, – фыркнул я пренебрежительно. – Сжигаете деревни, насилуете беспомощных женщин. Доблестные деяния.
Уголком глаза я увидел, как побледнел Лукка, отступая от меня на полшага. Я почувствовал, что и Политос тоже попятился.
Арца положил руку на инкрустированный слоновой костью эфес меча.
– Ты похож на солдата, – резко сказал он. – Быть может, тебе захотелось защитить то, что осталось от этой деревни?
Лукка вмешался:
– Господин, я обязан предупредить тебя. Такого бойца, как этот человек, я не видел никогда. Он служит Афине и…
– Богине-шлюхе? – расхохотался Арца. – Той самой, о которой твердят, что она, мол, девственница? Я поклоняюсь Тару, богу бури и молнии. Уж он-то запросто уложит твою хилую богиньку! Если она посмеет выступить против Тару – девой не останется!
Он пытался раздразнить меня, чтобы я вступил в схватку. Я покачал головой и отвернулся.
– Лукка, – громко проговорил он. – Вспори этому трусу брюхо.
Прежде чем застывший в нерешительности Лукка сумел ответить, я развернулся и, встав перед Арцей, ответил:
– Попробуй сделать это сам, победитель женщин.
Широко ухмыляясь, он извлек меч из заношенных ножен:
– С удовольствием, вестник.
Я тоже достал свой меч, и Арца снова расхохотался:
– Бронзовый! Безмозглый дурак, я надвое разрублю твою жалкую игрушку железным клинком.
Выставив меч, он шагнул мне навстречу. Движения мои вновь сделались молниеносными. Мир вокруг застыл, как бы во сне. Я видел, как медленно вздымается и опадает грудь хетта. Видел, как медленно выступают капли пота на его лице и, сливаясь, катятся по щеке. Лукка стоял словно истукан, не зная, останавливать своего начальника или же помогать ему. Политос застыл с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом.
