Возвращается Ольга.
– Я сделала все, как вы велели, господин. Но повторного звонка не будет. Сегодня в шесть ваша скво будет ждать вас в Салоне. Так она сказала: в Салоне.
Черт, не хотелось бы показывать нос на улице хотя бы ненадолго. Но, с другой стороны, Салон – чрезвычайно надежное место. Он удален от центра, окружен особняками нуворишей, откуда и черпает свою главную клиентуру. И из него есть ходы во все концы света. По преимуществу тайные. Если быть до конца откровенным, Салон создавался нами для прикрытия кое-какого бизнеса… на грани фола. Бизнес закончился, а Салон остался. И это весьма кстати.
– Молодчина. А теперь, – я потягиваюсь, – не хочешь ли показать мне еще какой-нибудь свой трюк?
Ольга коротко усмехается. И начинает танцевать под струящуюся музыку. Так же плавно, тягуче, как и сама мелодия. Умело играя свитером, как тореадор плащом перед носом задремавшего быка.
И бык постепенно пробуждается.
Я отбрасываю простыню и на четвереньках гоняюсь за ней по комнате. Ольга с визгом уворачивается от моих потных лап… Зрелище ни с чем не сравнимое по степени похабства: немолодой уже голый сатир, гогоча и похотливо взревывая, преследует юную нимфу.
Внезапно визг нимфы становится неподдельно испуганным. Ольга застывает в углу, присев и натянув свитер на колени. С довольным урчанием я хватаю ее за лодыжку.
И вижу, что ее взгляд устремлен куда-то за мою спину.
Я оборачиваюсь.
Волосы на затылке начинают шевелиться.
Он стоит в дверном проеме, засунув руки в карманы изжеванного плаща, глубоко надвинув засаленную шляпу на лицо. Глаза прячутся за темными окулярами. Ноги в облупленных ботинках широко, уверенно расставлены.
В первые секунды я ничего не соображаю от своего страха и Ольгиного верещания. И мне чудится, что это тот же самый тип, от которого я так удачно отмазался в «Инниксе». И которому сейчас место не в этом вертепе, а в морге…
И только спустя вечность понимаю, что это другой. Хотя похожи они, как близнецы.
Он проходит в комнату и неловко, будто ревматик, в три приема опускается в кресло. Тот, первый, тоже двигался, как на шарнирах…
Ольга наконец умолкает и лишь трясется, тихонько поскуливая.
– Вы договорились? – спрашивает гость серым, безжизненным голосом.
– М-мы?.. С к-кем?..
– К вам приходили вчера. И вы должны были договориться.
– Д-да… приходили… Н-но…
– Условия те же, – говорит он равнодушно.
Я понемногу прихожу в себя. Комната слегка кружится перед глазами, в голове пустота от невыветрившегося скэффла. Но первый страх уже миновал.
Только не выкручивать мозги над загадкой, как же он сюда попал. Об этом можно поразмыслить и на досуге. Если повезет.
А почему, собственно, не повезет? Мне ничего не стоит прямо сейчас, вот здесь, замочить этого клиента. И сменить крышу, скрыться у Филифьонки…
С отвращением понимаю, что это невозможно. Отчего же?.. Например, оттого что я его боюсь.
– Принеси мне тряпки, – приказываю Ольге. – Что я тут отсвечиваю голым задом!
Девчонка отлипает от стенки и, по-прежнему натягивая свитер на свои прелести, бочком пробирается к моей одежде. Сгребает ее в охапку и порскает обратно. Тип даже не косится в ее сторону. Похоже, он не уделяет большого внимания мерам предосторожности. И этим при случае можно воспользоваться. Ежели хватит пороху.
Истинно, только в штанах мужчина чувствует себя уверенно и в безопасности.
– Итак, условия… – бормочу я, морща лоб, как бы вспоминая. – Но ситуация переменилась. Утром я был законопослушный гражданин, чистый перед законом и богом. Теперь же я – затравленный зверь, которого ищут все, кому нужна мзда за мою голову…
– Никто вас не ищет, – шелестит он. – Даже если вас захотят допросить, достаточно часто повторяйте «нет» и «не знаю», чтобы к вам утратили интерес.
– Конечно, если они не знают, в чем предмет договора!
– Они не знают.
– Вы в этом уверены? – спрашиваю я с надеждой.
– Мне это безразлично. И вам тоже. Считайте, что они не знают, и работайте. Существует лишь договор. Остальное никого не касается.
– Вы не представляете, на что хотите меня толкнуть!
– Мы представляем.
– Если ничего не удастся, нам всем уготован пожизненный курорт!
– Не всем, – склабится он. – Только вам.
Этот подонок говорит теми же словами, что и его предтеча. И рассуждает точно так же наивно. Сейчас скажет, что я зря паникую и у меня все получится.
– Вам удастся сделать это, – говорит он. – Иначе не может быть.
– Господи, но почему я?!
Наступает бесконечная пауза, после которой он отвечает вопросом же:
– А почему не вы?
Тут меня разбирает злость, и я ору во всю глотку:
– Потому что я боюсь! Потому что за мной тащится табун из ктырей! Потому что я хочу жить спокойно, в чистом и светлом месте! А когда я сделаю то, что вы просите, меня будут гнать по миру, как спидюка!..
Он медленно качает головой:
– Не будут. Некому будет вас гнать.
Так же медленно, словно каждое движение причиняет боль, он опускает руку в карман плаща – я напрягаюсь, ожидая чего угодно… даже пули в горло, как тот несчастный трассер, – и достает сложенный вдвое листок плотной бумаги.
– Вы просили план объекта. Вот он.
– Откуда вы…
– Мы согласны также и на сто пятьдесят процентов от исходной суммы.
– Послушайте, – говорю я с отчаянием в голосе. – Я не гожусь для этой работы. Вы можете все сделать без меня. Если у вас повсюду уши и глаза, если вы умеете проходить сквозь запертые двери и читать мысли… Но за убитого вами трассера трясти как соломенное чучело станут именно меня! Вам не нужно было убивать его!
– Он узнал. Он должен был умереть. И потом, что значит – убивать? Чем жизнь отличается от смерти?
Конфуций хренов, нашел время философствовать!
– Вы желаете, чтобы я отвечал? – шепчу я немеющими губами.
Потому что читаю в его голосе приговор. Нет, целую пачку смертных приговоров.
– Это не обязательно, – говорит он. – Так вот: есть вещи, которых мы не можем. Зато можете вы. Поэтому мы обратились к вам.
– Я не хочу. Не хочу… Гори они огнем, ваши деньги! Все равно мне их не видать!
– Вы их непременно получите. Мы выполним свою часть договора.
– Почему я должен верить вам?
– Потому что у вас нет выбора.
– Резонно. И все же…
– У вас будет время изучить план. Что же касается предмета, вы найдете его…
– Стойте! – я протестующе выбрасываю ладонь. – И так уже сказано много лишнего. И хотя я не выразил окончательного согласия, не стоит продолжать разговор в присутствии девочки.
– Это безразлично, – пожимает он плечами. – Она узнала.
Я слышу, как у Ольги мелко стучат зубы.
