Стараясь не греметь, спускаем баллон вниз, но пару раз ударили об стену, даже зазвенел. Вот груз уже внизу, Эдуард Евгеньевич отвязывает огнетушитель и берёт на изготовку. Машет, можно спускать Надежду!
Женщина видела, как спускался доцент, поэтому теперь проще, поменьше объяснять. И помогать легче, пушинка, худощавая, несмотря на возраст. Все больше нравились рассудительность и спокойствие, когда убеждалась, что можно сделать, не паниковала, разве что, моментами.
Медсестра волновалась, когда пришел черёд обматываться рукавом. Сам успокоился, увидев, что обута в белые кроссовки, а не как медсёстры, в тапочках либо шлепанцах. Джинсы тоже «в тему», не надо думать, что ногу рукавом обдерет.
— Надежда, видели, как Эдуард спустился, ведь ничего страшного! Не забывайте, ногу все время вниз, на петле висеть получится. Только не поднимайте вверх, и правой рукой этот шланг обхватите, держите сзади.
— Вот так, да, Игорь Серг…
— Можно Игорь. Да, это как тормоз, все получится.
— Это как в деревне с мальчишками на дереве качались, там веревка с брезентовой петлей, в нее ногу засовывали! — ободрилась женщина.
— Только не переживайте, что одежду испортите. Даже если руки пораните, это не страшно, потом перевяжите, это умеете. Главное, спуститься невредимой и убежать отсюда.
— На мне два халата, не страшно, и шарф Эдуарда, шею обмотаю, а вот руки…
— Возьмите мои перчатки?
— Игорь, а Вы?
— Придумаю что-нибудь. И руки грубее.
— У Вас нежные руки, как медсестра, это почувствовала.
И когда успела, всего пару раз соприкоснулись? Но благородство не помогло, двенадцатый размер перчаток миниатюрным ладоням оказался настолько велик, что Надежда с сожалением заключила: «Еще рука из них выскользнет»… Может, бинтами обмотать, тут наверняка найдутся, или аптечка есть? Посмотрели вокруг, даже в ящиках, бинтов не нашлось, и аптечки тоже. Зато в углу папки с бумагами, обмотанные крест-накрест старым лейкопластырем, для архива, наверное. И сверху пара не до конца использованных рулончиков. А ведь тоже вариант, вспомнил, как в тире наклеивал лейкопластырь, чтобы не ободрать руки об острые кромки предохранителя пистолета.
— Да, пойдет, — отвечала на вопрос женщина, перематывая ладони старым лейкопластырем. — Этот неизвестно с каких времён, может, к лучшему, не как нынешний, грубый, и широкий.
С ладонями оказалось просто, а вот пальцы… Поначалу хотел вместе обмотать, вовремя сообразили, что не сможет сжать руку. Пришлось каждый палец защищать отдельно, на это потратили еще некоторое время.
Пока возились с приготовлениями, так и не спросил, если у нее семья, дети, не до того. Неважно, если не выберемся, а попадем в безопасное место, то и спросить можно. Старался не думать ни о чём, что могло отвлечь. Главное одно, помочь женщине правильно обвязаться рукавом и спуститься вниз. Затем самому сделать тоже самое, остальное потом, и без слов ясно, это наш единственный шанс на спасение.
Вот Надежда сидит на подоконнике, пытаясь завести рукав под ногу. Путает стороны, так и сам пока толком не помню. Получилось не с первого раза, но вот женщина охвачена рукавом. Случайно взгляды пересекаются, её серые глаза, усталые, полные доверия, смотрят, словно на ангела-хранителя.
Ещё подумал, кричать людям из военкомата, что идём к ним, с учётом стоящих за забором мертвецов, не так разумно. Еще когда доцент только начал спускался по рукаву, помахал рукой тем, кто смотрел в нашу сторону, даже показалось, ответили. Но в этом не уверен, разве что, взять остатки халата, что на мне вместо рубахи, и махать этим «флагом», как во сне?
Но нет на это времени, помогаю Надежде спуститься, нельзя отвлекаться. Вот, наконец, перевалилась, держится правой рукой за рукав, прижимая к себе. Левой за руку уцепилась, потом прошептала: «Можно отпускать». Конечно, не такая ловкая, как этот скалолаз-любитель, но у нее получилось. Держится левой рукой за рукав, правую ногу вниз опустила, левой о стену упирается.
Вот уже наполовину спустилась, до второго этажа. Понятно, смотреть на эту картину без боли трудно, сердце не раз замирало. Так и подумал, когда повисла без упора в стену на уклоне, если вдруг что, уже не смертельно. Да, не смертельно, а если ногу повредит, один не смогу нести. В этой ситуации доцент доверия не внушает. И сам бросить человека не смогу… Да нет, что это, какие основания подозревать человека, не до такой же степени интеллигент, оба мужики, в конце концов!
Раскаты выстрелов оказались неожиданным, и для самого, и для спутников. Со стороны военкомата накрыло грохочущей волной, хлесткие одиночные выстрелы, и давящим рокотом автоматных очередей, может, и пулемётных, так плотно накрывало. Судя по вспышкам, стреляли не в нашу сторону. Не боясь случайной пули, перегнулся через подоконник, в тревоге посмотрел вниз, что там. Надежда уже на половине длины шланга, застыла, перестала двигаться. Доцент стоял, держа огнетушитель, тоже смотрел в сторону военкомата. Теперь не надо бояться нарушить тишину, хочу крикнуть Надежде, чтобы продолжила спуск.
Эдуард Евгеньевич вдруг метнулся с места, но не к военкомату, в обратную сторону, под стену больницы, к дороге. Вряд ли услышал, под перекаты выстрелов сам себя не слышал. Непохоже, что слушал хоть кого-то. Да черт с ним, если бы побежал, но на ходу, словно не видя, цепляется баллоном за шланг. Тот, увлеченный бегущим человеком, качнулся вместе с женщиной вдоль стены. Только подумал, что может не удержаться, как словно сглазил. Рукав ещё не успел вернуться к вертикали, как медсестра откинулась назад в обвязке, нога взметнулась… Взмахнув руками и выпустив рукав, мешком свалилась на землю, молча, без крика…
Упала тихо, без стука, как раз выстрелы на некоторое время прекратились. Надеялся, что может подняться, но медсестра лежала недвижимо, видимо, в шоке. При этом смотрела на меня, хотя далеко от нее, но понимал, именно на меня, высунувшегося в окно наружу.
Выражение лица с такой высоты не увидеть, но и так понимал, все страхи Надежды сбылись. Не кричала, не знаю, почему, наверное, не чувствовала боль от шока, или характер такой. Может, сама до конца не понимает, что случилось? А мне понятно, надо как можно быстрее спускаться, пока никто из мертвецов не увидел беззащитного человека на земле. И люди во дворе военкомата не уехали.
Стараюсь не думать о том, что с Надеждой там, внизу, иначе ничего не получится. Надо быстро приготовиться к спуску, ничего не упустив. Не хватало еще рядом лежать, не в силах подняться… Перчатки, вот они, еще надо шею защитить. Что на себе, воротник нательного халата, воротник пиджака, да еще один сверху. Нормально, не хуже пальто доцента. Еще и портфель не забыть, у него ремень кожаный, с широкой лопастью, пригодиться, чтобы плечо не натирало. Толстый, не успеет перетереться. Не забыть в портфеле кашне, тоже обмотаться, как… Да, как Надежда…
Как сподручнее на подоконник забраться, ещё и с портфелем? Нет, поклажу бросать неразумно, перетягиваю на живот, становлюсь на четвереньки, потом сажусь, свесив ногу, как и спутники до этого. Перекидываю рукав, нога-плечо-рука. Ну, пошел! Повис на уровне четвертого этажа, сердце ёкнуло, в животе подобралось. Ну не люблю высоту. И что не занимался скалолазанием… Только обратной дороги нет, ничего не остаётся, как поправить портфель на животе и продолжить. Пусть это скольжение вызывает тошноту и головокружение.
Вроде не сверзился сразу, повис на петле, но ногу так и тянет вверх. Выпрямляюсь, становится даже удобно, правда, ногами в стену упереться не вышло, так и вишу у стены. Пробую отвести правую руку назад, в животе холодеет, когда рукав начинает проскальзывать, и снова опускаюсь. Вздохнул поглубже, и теперь ещё чуть ниже. Страшно до жути, начинаю жалеть, что решился на это. Но висеть долго не нельзя, снова отвожу правую руку, стараясь не думать, какой из меня получится классный зомбак, если сорвусь по собственной глупости.
Таким макаром спустился на этаж ниже. За окном таращится обезображенное лицо бывшего медработника или пациента. Без халата не поймешь, но сюда дороги нет. Заставляю себя посмотреть во двор военкомата, но там никого не вижу. Не обратил на это внимания сразу, стрелять не перестали, но грохот раздавался гораздо дальше, чем этот двор, и эхо дальнее. Неужели оттуда все уехали?
