что в принципе не обязательно ждать складские остатки из Владивостока (если они там сохранились). Я чуть не забыл, что китайцы вообще-то мастера на всевозможные фейерверки и прочие зрелищные потехи, для них ракета – не пустой звук, и при желании они дадут многим нашим инженерам сто очков форы.
Излагаю соображения обоим отцам-командирам.
– Что, если на первое время заказать партию ракет у китайцев?
Али Кули Мирза мрачнеет.
– А на какие шиши, штабс-ротмистр?! У нас полковая казна – не бездонная бочка. И без того с трудом сводим концы с концами.
– Готов вложить свои личные средства, – бодрячком рапортую я.
– А они у вас имеются? – хмыкает комполка. – По-моему, вы и без того изрядно потратились.
– Зато у меня имеются, – заявляет Ванновский. – Мне как раз поступили денежные средства от управляющего. Всю сумму на ракеты отдать не готов – семья-с, извините, но сто пятьдесят рублей пожертвую с огромным удовольствием. Хватит вам этого, Николай Михалыч?
Понятия не имею, хватит или нет, но на всякий случай киваю. Если не уложусь, придется выкручиваться и искать другой источник финансирования.
Заканчивается вечер рюмочкой «Реми Мартин» из запасов Ванновского. Можно сказать, жизнь удалась: с утра домашний коньячок в компании комэска, теперь уже похоже бывшего, вечером чуток элитного алкоголя со старшими офицерами полка. Про вчерашнюю попойку с «шустовским» вообще помалкиваю.
Конечно, я тогда перебрал, но причины у меня были уважительные. А сегодня… так, для души и настроения.
Возвращаюсь в располагу практически за полночь в трезвом уме и здравой памяти. Пока ехал, выветрился весь хмель.
Принимаю доклад у Бубнова. Происшествий за время моего отсутствия не случилось. Бойцы давно спят и видят десятый сон.
Быть самодуром и тревожить их покой ненужными подъемами я не собираюсь, мужики – молодцы! Таких солдат еще поискать нужно.
В руках у Бубнова листок бумаги.
– Что это у тебя?
– Список грамотных и неграмотных, как и приказали.
Точно! Вспоминаю, что еще с утра давал унтеру такое распоряжение.
– Молодец. Ступай и ложись спать.
– А часовые, вашбродь?
– Часовых я сам проверю.
– Слушаюсь.
Бубнов уходит, а я разворачиваю бумагу и начинаю изучать. Ну… бывало и хуже. Неграмотных где-то с треть, большинство «читаю и перевожу со словарем». Шучу – остальные читать и писать научены и даже знают азы арифметики. Профессоров у меня точно нет.
Понимаю, что, если буду учить всех скопом – толку от такого учения не будет. Попробуем подойти к вопросу творчески. Пока еще только на бумаге разбиваю солдат на пары, за каждым грамотным прикрепляю одного неграмотного. С утра объявлю о своем решении. Через неделю проведу первые тесты, поглядим на результат.
Правда, матчасть подкачала – понадобятся в большом количестве тетради, карандаши, в идеале еще было б неплохо заполучить аспидную доску, мел, ручки и чернила. И снова встает проклятый денежный вопрос – где, ерш твою медь, взять на это бабки?
Нет, понятно, что голь на выдумку хитра, на первых порах в ход пойдут любые подручные материалы. Вон, писал в древнем Новгороде мальчик Онфим на бересте и в ус не дул, если он у него был, конечно.
На той же земле можно чертить прутиком, как это совсем недавно делал я, изображая конструкцию миномета, зола всякая, сажа и прочая, прочая, прочая…
Как и обещал Бубнову, отправляюсь на проверку часовых. Залетчиков, слава богу, нет. Все понимают, что мы на войне, что враг может подкрасться к тебе в любую секунду, часовые не спят.
А вот мне не мешало бы подремать с часочек, потому что потом снова идти на обход.
Сразу заснуть не удается, прямо на мою импровизированную кровать прыгает пушистый комочек – приблудный котенок, подобранный кем-то из наших. Судя по характеру, в скором времени из него вырастет настоящий боевой котан, а пока это всего лишь озорной мелкий пушистик, любитель почесывания за ушками и мастер внезапного «куся».
Он залезает мне под мышку, сворачивается клубочком и заводит урчащую «песенку».
С ним сразу становится как-то по-домашнему уютно, что ли… Невольно вспоминаю свою маму. Чувствую, как влажнеют глаза и першит горло.
От избытка эмоций провожу ладошкой по крохотному комку возле меня. Он немного меняет тональность звучания, начинает громко посапывать.
Проваливаюсь в сон и через час выныриваю. Голова тяжелая, мысли разбегаются. Действуя на автомате, обуваюсь, выхожу на улицу. Обход часовых сам себя не сделает.
Внезапно натыкаюсь на Бубнова. Даже не верю своим глазам, тру их, чтобы прогнать наваждение.
– Ты чего?
– Простите, вашбродь. Я ж видел, что вы устамши. Давайте я часовых проверю сегодня, а вы как-нибудь потом.
Делаю вид, что сержусь.
– Старший унтер-офицер Бубнов!
– Я, вашбродь.
– Почему не выполнили приказ командира?!
– Так я это…
– Ничего не желаю слышать! Немедленно отправляйтесь спать, иначе будете наказаны.
– Слушаюсь! – с улыбкой козыряет он.
– Кругом! Шагом арш!
Серая спина Бубнова исчезает в темноте, а я, поругивая себя в душе за проявленную принципиальность, отправляюсь выполнять долг командира.
Таким образом эта ночь начинает все сильнее смахивать на работу стробоскопа: то яркая вспышка пробуждения, то мрак короткого сна.
Главное, с утра не подавать виду, что устал как собака и не выспался.
На фронте оперативное затишье. Обе стороны накачивают себя резервами. Из России по Транссибу тянутся эшелоны с пополнением, бое-припасами и вооружением. Из Японии по морю идут транспортные суда под прикрытием боевых кораблей, высаживая в захваченном еще в конце мая Дальнем (Дайрене) новенькие, вооруженные до зубов дивизии.
Идут позиционные артиллерийские дуэли, прощупывания друг друга на разных участках фронта, но в целом относительно спокойно.
Увы, несмотря на кажущуюся тишь да гладь, у командира разведывательно-диверсионного эскадрона штабс-ротмистра Николая Михайловича Гордеева спокойной жизни не предвидится. Все дни заняты боевой учебой с прибывшим молодым пополнением.
Я теперь комэск, к моей полусотне добавилась еще сотня «молодых» – не по возрасту, среди пополнения достаточно и возрастных мужиков и казаков, но так я зову бойцов пополнения в шутку.
Всего у меня под рукой три взвода, не считая еще четырех офицеров, пятерых вестовых, двух поваров и трубача.
Насчет последнего… Трубач оказался ох как непрост. С виду невзрачный худощавый хохол лет двадцати пяти с малоросскими вислыми усами Микола Нечипорук не производил никакого особого впечатления – но и амулет в его присутствии колол грудь, и зрение мое, навострившееся на всяческую нечистую силу с помощью выпитой крови японского демона, показывало, что передо мной необычный мужик. Вот только разобраться в хитросплетении его ауры без посторонней помощи никак.
– Нечипорук!
– Я, вашбродь! – Микола
