Он снова и снова выкрикивал ее имя, тщетно молотя кулаками в массивную дверь, захлопнувшуюся прямо перед ним. Он долго льнул к этой двери, крича и умоляя еще об одном шансе забрать жену. Он пел снова, но берсеркер восстановил правление железной рукой, правда, власть вернулась к нему еще не полностью, ибо хотя полуживые надзиратели больше не подчинялись Ордею, ни один из них не поднял на него руку. Они оставили обратный путь открытым для него.
Ордей провел у врат около семи дней в своем маленьком корабле и вне его без пищи и сна, распевая свои песни, пока голос не покинул его. Затем он рухнул внутри корабля, а автопилот повел яхту прочь от берсеркера — обратно к свободе.
Пограничники берсеркера не стали, как в свое время человеческие, допрашивать выходящее утлое суденышко. Должно быть, решили, что это один из их собственных лазутчиков или налетчиков. Из Гадеса никто и никогда не уходил живым.
По возвращении Ордея на планету Зитц импресарио приветствовали его как восставшего из мертвых. Через пару дней он должен был дать концерт, давным-давно запланированный, билеты на который были распроданы. Еще день, и придется возвращать деньги спонсорам. Ордей, в общем-то, не шел навстречу докторам, изо всех сил старавшимся восстановить его силы, но и не противился. Как только голос вернулся, Ордей запел снова; он пел почти все время, кроме тех периодов, когда ему давали лекарства, чтобы усыпить. Ему было все равно, пошлют ли его на сцену или оставят в покое.
Представление было разрекламировано как очередной поп-концерт; по сути это означало, что зал будет битком набит десятью тысячами юных девушек, возбужденных сверх своей обычной меры утратой Ордея, чудом воскрешения его из мертвых и его мертвенной бледностью, каковая, благодаря стараниям импресарио, была чуть ли не подчеркнута гримом.
Во время одной-двух песен девушки пребывали в благоговейном экстазе и относительном безмолвии, вели себя достаточно тихо, чтобы слышать голос Ордея. Затем... одна девушка из десяти тысяч не удержалась от выкрика:
— Ты снова наш!
Доселе они никак не могли примириться с его женитьбой.
Безразлично окинув взглядом всех их разом, он по привычке улыбнулся и запел, как сильно ненавидит и презирает их всех, видит всего-навсего их безнадежное уродство. Как он послал бы их всех в Гадес, не задумываясь ни на миг, чтобы вновь заслужить этим один-единственный взгляд на лицо жены. Насколько приятнее будет глядеть на всех присутствующих девушек в Гадесе, когда их омерзительные тела будут сорваны с них.
Несколько мгновений ураганы эмоций в огромном зале уравновешивали друг друга, породив иллюзию спокойствия. И в этой тишине ясно звучал потусторонний голос Ордея. Но затем разразилась буря негодования, и голос его потонул в реве. Могущество ненависти и вожделения, ярости и жажды взмыли перед ним штормовой волной. Оцепление, всегда строившее целые баррикады на концертах Каллисона, было сметено в одно мгновение десятью тысячами девушек, обратившихся в менад.
Буйство окончилось через минуту, когда полицейские дали в толпу залп газовыми гранатами с мощными транквилизаторами. Один человек из оцепления был убит, остальные сильно пострадали.
Сам Ордей балансировал на грани жизни и смерти. Медицинская помощь прибыла в последний момент, но все же удалось спасти жизнь в тканях его мозга, хотя изломанная шея и прочие полученные увечья практически изолировали его от остальных частей тела.
На следующий день к Ордею Каллисону доктора призвали ведущего киберпсихолога Зитца. Они спасали остатки жизни Ордея, но никак не могли наладить мостик общения с ним. Они хотели сказать ему, что делают все возможное и когда-нибудь, вероятно, должны будут признаться, что в нормальном виде его физический облик восстановить вряд ли удастся.
Психолог Эркюль погрузил зонды прямо в мозг Ордея, пытаясь передать ему эту информацию. Затем подключил речевые центры к вокодеру, загруженному записями собственного голоса Ордея, чтобы его интонации ничуть не отличались от тех, которые исходили бы из живой груди певца. И согласно первым требованиям калеки, зонды от моторных центров, управлявших пальцами Ордея, были подключены к музыкальной шкатулке.
После этого он тотчас же начал петь. Теперь его не сдерживала никакая необходимость прерываться для того, чтобы перевести дыхание. Он пел приказы окружающим его, говоря им, что надо сделать, и они повиновались. И пока он пел, в душу ни одного из них не закралось даже тени сомнения.
Они доставили его в космопорт. Затем поместили на борт его собственного корабля вместе с системой жизнеобеспечивающих трубок и кабелей, подающих питательные растворы и электричество. И, запрограммировав автопилот, как он приказал, отправили Ордея в путь, избранный им самим.
Эркюль узнал Ордея и Эври, как только нашел их, лежащих вместе в одном и том же экспериментальном боксе. Распознав работу собственных рук над мозгом Ордея, он все понял еще до того, как узор энцефалограмм в точности совпал с имеющимися у него эталонными записями.
От обоих почти ничего не осталось; если Ордей еще не утратил способности к пению, то уже никогда не смог бы возгласить песню.
— Болевые ощущения всего на два и пять процента выше нормального шумового уровня, — провозгласил помощник психолога, проводя рутинные измерения и даже не догадываясь, чью боль пытался судить. — Судя по всему, ни тот ни другой не испытывают чрезмерных страданий. Во всяком случае, в данный момент.
Тяжелой рукой Эркюль поднял свой штамп и отпечатал его на боксе: «Я подтверждаю, что в этом контейнере нет человеческой жизни».
Помощник поглядел на него с некоторым удивлением по поводу столь поспешного решения.
— Здесь есть некоторое совместное сознание, я бы сказал, распределенное между обоими субъектами. — Он говорил деловым, чуть ли не жизнерадостным тоном. Он занимался этим делом достаточно много часов и начал уже обвыкаться. Но Эркюль был непреклонен.
Ни наука, ни музыка, ни другие виды искусства не способны в полной мере выразить несгибаемый человеческий дух. Эта черта характера уходит корнями в слепой рост клеток, взмывает до высочайших вершин интеллекта — и распространена куда шире, чем мы догадываемся.
Клаус Словенско пришел к выводу, что сражение в окрестном пространстве с планеты Водопад не разглядит ни одна живая душа — разумеется, если сражение вообще состоится.
Клаус стоял в одиночестве на вершине сорокаметровой дюны, вглядываясь в ночные небеса, пламенеющие звездами чуждого скопления Бусог, по большей части состоящего из бело-го-лубых гигантов, обычно являющих достойное зрелище уже сами по себе. Пожалуй, на подобном фоне самые чудовищные сполохи разрядов орудий межзвездных боевых кораблей покажутся жалким мерцанием. Конечно, если бой разыграется не в ближайших окрестностях.
