Когда Гейл приходит в сознание, они дают ему травяную смесь, которую вливают через рот.
— Этого недостаточно, — говорю я. Они удивленно смотрят на меня. — Этого недостаточно. Я знаю, что он чувствует. Этого едва хватит, чтобы устранить головную боль.
— Мы смешаем его с сиропом для сна, Китнисс, и он сможет уснуть. Травы больше для воспаления… — начинает мама спокойно.
— Просто дайте ему лекарство! — кричу я ей. — Дайте! Кто вы такие, чтобы решать, сколько боли он может выдержать!
Гейл начинает шевелиться из-за моего голоса, пытаясь дотянуться до меня. От движения на его бинтах появляются свежие пятна крови, и он издает звук мучения.
— Выведите ее, — говорит мама. Хеймитч и Пит буквально вытаскивают меня из комнаты, в то время как я выкрикиваю в ее сторону ругательства. Они придавливают меня к кровати одной из дополнительных спален, пока я не прекращаю бороться.
Пока я лежу там и плачу, я слышу, что Пит тихо говорит Хеймитчу о президенте Сноу, о восстании в Восьмом.
— Она хочет, чтобы мы все бежали, — говорит он. И если у Хеймитча есть на этот счет другое мнение, он его не высказывает.
Через некоторое время входит мама и осматривает мое лицо. Затем она берет мою руку, поглаживая ее, пока Хеймитч рассказывает ей, что случилось с Гейлом.
— Значит, это снова началось? — говорит она. — Как раньше?
— Похоже на то, — отвечает Хеймитч. — Кто бы мог подумать, что мы будем жалеть, когда уйдет старый Крэй.
Крэя не любили, так или иначе. Не столько из-за униформы, которую он носил, сколько из-за его привычки затаскивать молодых голодающих женщин к себе в постель в обмен на деньги. Это сделало его объектом всеобщей ненависти в Дистрикте. В по-настоящему тяжелые времена самые голодные собирались по вечерам около его двери, зарабатывая деньги, чтобы накормить семьи, продавая свои тела. Если бы я была старше, когда мой отец умер, я, вероятно, была бы среди них. Вместо этого я научилась охотиться.
На самом деле я не знаю, что имеет в виду мама, говоря, что эти вещи происходят снова, и я слишком зла, чтобы спрашивать. Тем не менее, я думаю, что худшие времена действительно возвращаются. Поэтому когда раздается дверной звонок, я буквально выстреливаю из кровати. Кто это может быть в час ночи? Есть только один ответ. Миротворцы.
— Они не заберут его, — говорю я.
— Возможно ты следующая, — произносит Хеймитч.
— Или ты, — отвечаю я.
— Дом-то не мой, — возражает он. — Но дверь я открою.
— Нет, дверь открою я, — спокойно говорит мама.
Тем не менее, вниз в гостиную мы идем все вместе под настойчивую трель звонка. Когда мама открывает дверь, там стоит не целая команда Миротворцев, а одна единственная, запорошенная снегом фигура. Мадж. Она протягивает мне маленькую картонную коробочку.
— Возьми это для твоего друга, — говорит она. Я снимаю крышку с коробки, внутри полдюжины пузырьков с прозрачной жидкостью. — Они моей матери. Она сказала, что я могу взять их. Воспользуйся ими, пожалуйста.
Она убегает в метель раньше, чем мы успеваем остановить ее.
— Сумасшедшая девчонка, — бормочет Хеймитч, когда мы идем за моей мамой на кухню.
Независимо оттого, что мама дала Гейлу, я была права — этого недостаточно. Его зубы стучат, а кожа блестит от пота. Мама заполняет шприц прозрачной жидкостью из одного из пузырьков, и вкалывает ее ему в руку. Почти мгновенно его лицо начинает расслабляться.
— Что это такое? — спрашивает Пит.
— Это из Капитолия. Называется морфлий, — поясняет мама.
— Я даже не знал, что Мадж знакома с Гейлом, — говорит Пит.
— Мы раньше продавали ей землянику, — сердито говорю я. Из-за чего я злюсь? Точно не из-за того, что она принесла лекарство.
— Должно быть, она ей очень нравилась, — говорит Хеймитч.
Это уязвляет меня. Он подразумевает, что между Мадж и Гейлом что-то есть. И мне это не нравится.
— Она моя подруга. — Все, что я говорю.
Теперь, когда Гейл провалился в глубокий сон после обезболивающего, все, кажется, вздыхают свободней. Прим накладывает нам всем тушеное мясо и хлеб. Мы предлагаем Хейзелл комнату, но она должна вернуться домой к остальным детям. Хеймитч и Пит хотят остаться, но мама отсылает их по домам, чтобы поспать. Она знает, что со мной это можно даже не пробовать, и оставляет меня сидеть с Гейлом, пока они с Прим отдыхают.
Наедине с Гейлом на кухне я сажусь на табурет Хейзелл и беру его за руку. Через некоторое время мои пальцы находят его лицо. Я прикасаюсь к его частям, к которым у меня не было причин прикосаться раньше. Его густые темные брови, его скулы, линия носа, шея. Я глажу щетину на его подбородке и наконец подбираюсь к губам. Мягкие и полные, слегка потрескавшиеся. Его дыхание нагревает мою замерзшую кожу.
Все спящими выглядят моложе? Потому что сейчас передо мной мальчик, с которым я столкнулась в лесу несколько лет назад, тот, который обвинил меня в краже его ловушек. Что за парой мы были… без отцов, напуганные, но изо всех сил стремящиеся сохранить свои семьи в живых. Доведенные до отчаяния, но все же больше не одинокие после того, как нашли друг друга.
Я думаю о сотнях моментов в лесах: ленивая полуденная рыбалка, день, когда я учила его плавать, тот день, когда я повредила колено, и он нес меня домой. Мы всегда рассчитывали друг на друга, прикрывали друг друга, заставляли друг друга быть сильными.
Впервые я пытаюсь переставить местами наши жизни. Я представляю Гейла, заменяющего Рори на Жатве, вырванного из моей жизни, становящегося возлюбленным какой-то незнакомой девчонки, чтобы остаться в живых, и возвращающегося домой вместе с ней. Живущего рядом с ней. Обещающего жениться на ней.
Я чувствую ненависть к нему, к выдуманной девчонке, ко всему этому. Чувство такое сильное и реальное, что оно душит меня. Гейл мой. А я его. Все остальное просто немыслимо. Почему его должны были избить до полусмерти, чтобы я поняла это?
Потому что я эгоистка. Я трус. Я та девочка, которая, когда она может быть полезна, сбегает, чтобы выжить, оставив тех, кто не может последовать за ней, страдать и умирать. Я та девочка, которую Гейл встретил в лесу сегодня.
Ничего удивительного, что я победила на Играх. Ни у кого из порядочных людей это не получается.
Ты спасла Пита, слабо думаю я.
Но теперь я подвергаю сомнению даже это. Я прекрасно знала, что моя жизнь в Дистрикте-12 будет невозможна, если я позволю этому мальчику умереть.
Я кладу голову на край стола, преодолевая отвращение к самой себе. Жаль, что я не погибла на арене. Жаль, что Сенека Крейн не стер меня в порошок, когда я достала те ягоды, как и говорил президент Сноу.
