Ничего удивительного, что я победила на Играх. Ни у кого из порядочных людей это не получается.
Ты спасла Пита, слабо думаю я.
Но теперь я подвергаю сомнению даже это. Я прекрасно знала, что моя жизнь в Дистрикте-12 будет невозможна, если я позволю этому мальчику умереть.
Я кладу голову на край стола, преодолевая отвращение к самой себе. Жаль, что я не погибла на арене. Жаль, что Сенека Крейн не стер меня в порошок, когда я достала те ягоды, как и говорил президент Сноу.
Ягоды. Я понимаю, что ответ на вопрос, кто я такая, кроется в той горстке ядовитых плодов. Если я достала их, чтобы спасти Пита, потому что знала, как ко мне отнесутся, если я вернусь без него, то я подлая. Если же я достала их потому, что любила его, то я эгоистичная, хоть это и простительно. Но если я достала их, чтобы бросить вызов Капитолию, я что-то стоящее. Проблема в том, что я не знаю, что происходило во мне в тот момент.
Могли ли люди из Дистриктов быть правы? В том, что это был акт восстания, хоть и не осознанный? Потому что глубоко внутри я знаю, что для меня недостаточно просто оставить себя, свою семью и друзей в живых, сбежав. Даже если бы я смогла. Это ничего не изменит. Это не помешает людям быть избитыми так же, как и Гейл сегодня.
В действительности жизнь в Дистрикте-12 не слишком отличается от жизни на арене. В некоторый момент вам нужно прекратить бежать и встретиться лицом к лицу с тем, кто хочет вашей смерти. Это сложно. Для этого нужно иметь храбрость. Да, но это не сложно для Гейла. Он родился мятежником. А я та, кто придумывает планы спасения.
— Прости меня, — шепчу я. Наклоняюсь и целую его.
Его ресницы трепещут, и он смотрит на меня сквозь туман от снотворного.
— Привет, Кискис.
— Привет, Гейл, — говорю я.
— Я думал, ты уже уйдешь к этому времени, — произносит он.
Мой выбор прост. Я могу умереть в карьере в лесу или я могу умереть здесь, рядом с Гейлом.
— Я никуда не иду. Я собираюсь остаться здесь и принести им кучу неприятностей.
— Я тоже, — говорит Гейл. Он успевает только улыбнуться, прежде чем лекарства вновь погружают его в сон.
Кто-то трясет меня за плечи, и я сажусь. Я заснула, положив голову на стол. На моей нетронутой щеке остались следы от складок белой ткани. Другая, на которую пришелся удар кнута, мучительно пульсирует от боли. Гейл по-прежнему в отключке, но его пальцы переплетены с моими. Я чувствую запах свежего хлеба и поворачиваю затекшую шею, чтобы найти там Пита, смотрящего на меня с грустным выражением лица. Я догадываюсь, что он наблюдал за нами какое-то время.
— Иди в постель, Китнисс. Я присмотрю за ним, — говорит он.
— Пит, о том, что я говорила вчера, о побеге… — начинаю я.
— Я знаю, — прерывает он. — Можешь ничего не объяснять.
Я вижу булку хлеба на столе в бледном, снежном утреннем свете. Синие круги у него под глазами. Интересно, спал ли он вообще? Возможно, недолго. Я думаю о его согласии пойти со мной вчера, о том, как он подошел и встал рядом со мной, чтобы защитить Гейла, о его готовности дать мне так много, когда я даю ему так мало взамен. Независимо оттого, что я делаю, я причиняю кому-нибудь боль.
— Пит…
— Просто иди спать, хорошо? — говорит он.
Я тащусь вверх по лестнице, заползаю под одеяло и тут же засыпаю. В какой-то момент Мирта, девочка из Дистрикта-2, попадает в мой сон. Она преследует меня, роняет на землю и вытаскивает нож, чтобы изрезать мое лицо. Он глубоко вонзается мне в щеку, открывая широкую рану. Тогда Мирта начинает меняться: ее лицо удлиняется, становясь звериной мордой, на коже вырастает темный мех, ногти переходят в огромные когти, но ее глаза остаются неизменными. Она становится мутированной формой самой себя — волком, созданным в Капитолии, который мучил нас той ночью на арене. Откидывая голову назад, она издает долгий жуткий вой, который подхватывают другие переродки. Мирта начинает жадно слизывать кровь, текущую из моей раны, каждое прикосновение языка приносит мне новую волну боли. Я сдавленно вскрикиваю и просыпаюсь, вся в поту и одновременно дрожа. Убаюкивая в руке свою поврежденную щеку, я напоминаю себе, что получила рану не от Мирты, а от Треда. Я жалею, что здесь нет Пита, обнимающего меня, пока не вспоминаю, что, как предполагается, не должна больше об этом жалеть. Я выбрала Гейла и восстание. Будущее с Питом — это выбор Капитолия, не мой.
Опухоль вокруг моего глаза немного спала, и я могу приоткрыть его. Я смотрю сквозь занавески и вижу, что метель усилилась до настоящей бури.
Есть только белоснежная стена и ветер, вой которого поразительно походит на вой переродков.
Я рада снежной буре, ее свирепым ветрам и летящему снегу, превращающемуся в глубокие сугробы. Этого может быть достаточно, чтобы держать настоящих волков, также известных как Миротворцы, подальше от моей двери. Несколько дней, чтобы подумать. Разработать план. С Гейлом, Питом и Хемитчем под рукой. Эта снежная буря — настоящий подарок.
Прежде чем я пойду вниз, чтобы предстать перед этой новой жизнью, я заставляю себя потратить некоторое время, чтобы осознать, что же все это будет значить. Меньше дня назад я была готова сбежать в леса со своими любимыми посреди зимы, с очень вероятной возможностью преследования Капитолия. Сомнительное мероприятие, по меньшей мере. Но теперь я ввязываюсь в нечто еще более рискованное. Борьба с Капитолием обеспечивает их быстрое возмездие. Я признаю, что могу быть арестована в любой момент. Это может быть стук в дверь, такой же, как прошлой ночью, и группа Миротворцев заберет меня. Это может быть пытка. Увечья. Пуля в голову на городской площади, если мне повезет настолько, что я пройду через это быстро. У Капитолия бесконечное количество интересных способов убийства людей. Я представляю эти вещи, и мне страшно, но посмотрим правде в глаза: эти мысли, так или иначе, скрывались в глубине моего сознания. Я была трибутом на Играх. Президент угрожал мне. Я получила удар кнутом по лицу. Я уже мишень.
Теперь более трудная часть. Я должна оказаться перед фактом, что моя семья и друзья могут разделить мою судьбу. Прим. Я лишь думаю о Прим, и вся моя решимость улетучивается. Моя работа — защищать ее. Я натягиваю одеяло на голову. Я быстро расходую весь кислород и начинаю задыхаться из-за отсутствия воздуха. Я не могу позволить Капитолию причинить боль Прим.
И затем это поражает меня. Они уже делают это. Они убили ее отца в тех несчастных шахтах. Они сидели и ничего не делали, пока она умирала от голода. Они выбрали ее трибутом, а потом заставили смотреть, как ее сестра борется за жизнь на Играх. Ей причинили гораздо более сильную боль, чем мне, когда я была двенадцатилетней девчонкой. И даже это бледнеет на фоне жизни Руты.
