Наконец я сказал:
— Либо ты ничего не знаешь, и тогда рассказывать бесполезно. Либо ты все знаешь, и тогда рассказывать тоже незачем. Поэтому я задам тебе всего один вопрос. Всего один. Откуда звонили?
Он моргнул и внимательно поглядел на меня. Казалось, он колеблется, но что-то оно очень затянулось, это его колебание, и сердце у меня безнадежно сжалось.
Нет, не знает…
Наконец он заговорил, и его тихий голос потряс меня, точно удар грома.
— Из Башни Розенкранца.
Вот сукин сын! Чувство благодарности боролось во мне с желанием свернуть ему шею.
— Так, значит, ты следил за всеми переговорами? — глупо спросил я.
Он пожал плечами.
— Выходит, что так.
— Может, это ты и стоишь за всем?
Он оскалился и стал похож на горгулью с собора Парижской Богоматери.
— Никоим образом. Зачем это мне? Невыгодное дело.
— Но знаешь, кто за этим стоит?
— Я сказал тебе все, что тебе может пригодиться. Остальное — не важно.
Было ясно, что впрямую больше из него ничего не вытянуть. Я попробовал зайти с другой стороны.
— Невыгодное? То есть ты хочешь сказать, что на этом нельзя нажиться? Эти бумаги ничего не стоят?
— Миллионы. Или ничего. Или всего-навсего несколько человеческих жизней. Это уж зависит…
— От чего?
— Да просто как повернется.
На какое-то время я вновь заколебался, но больше мне положиться было не на кого. В странное я попал положение, ничего не скажешь!
— Эти бумаги… у меня их нет, Стамп, — я посмотрел ему прямо в глаза.
Он спокойно сказал:
— Знаю.
— Знаешь?
— Я же не принадлежу к тем идиотам, которые носятся за тобой по всему городу почем зря. Я работаю головой, а не кулаками. Если бы они были у тебя, их давно бы уже нашли — при том, сколько сил они на это положили. И учитывая твою клиническую наивность.
— Уверен, архив забрали те же люди, которые убили Берланда.
Он покачал головой.
— А вот я вовсе в этом не уверен. У них ничего нет.
— Почему?
— А кто, как ты думаешь, на тебя охотится?
— Этот тип, Хенрик… Да, верно, он говорил, что Кармайкла убили не его люди. И эту бедную девочку, которую подослали, чтобы она на досуге пошуровала у меня в комнате, — тоже. Я-то думал, он врет.
— А если нет?
Я вздохнул.
— Тогда, значит, есть кто-то еще. Ну и влип же я!
— Это точно, — с удовлетворением подтвердил Стамп.
— Ладно, по крайней мере, я смогу навестить их раньше, чем они того ожидают. Это уже кое-что.
Кресло, чуть слышно жужжа, описало полукруг, и Стамп, подъехав ко мне чуть не вплотную, уставился снизу вверх мне в лицо своими блестящими глазами.
— Конечно, доблестный инспектор! — сказал он насмешливо. — Ловкий, мужественный сотрудник Особого отдела, проникающий в самое сердце вражеского логова, круша все челюсти, которые попадаются ему под руку, уносит на своем плече похищенную злодеями прекрасную даму. Я восхищаюсь вашей энергией, инспектор!
Все-таки, не будь он инвалидом, я бы свернул ему шею.
— Я что, по-твоему, фокусник? Я что, выну эти бумаги, как кролика из шляпы? Где я их возьму? И что тогда будет с Сандрой? Мне же не на что ее менять! Да и то я далеко не уверен, что, если я раздобуду то, что им требуется, они сдержат свое слово!
— Хенрику можно верить, — сухо заметил Стамп.
Я насторожился.
— Ты его знаешь?
— Разумеется. Я знаю всех, кто действует в сфере моего влияния. Это ты бегаешь и стреляешь во все, что движется. Мое оружие — информация. И знаешь, может, это тебя удивит, но это — очень эффективное оружие. Иногда знание может оказаться гораздо убойнее любой штуки, которая с большой скоростью выплевывает кусочки металла. История, которая произошла с тобой, — наглядный тому пример.
— Что они ищут, Стамп? Что им всем нужно?
— Знание. И это вполне объяснимо. Видишь ли, последние полтора века человек слишком озабочен тем, чтобы просто выжить. Он тычется, точно слепой котенок, потому что вокруг него царит мрак. Чудовища, прячущиеся в этой тьме, пугают его… И вдруг вспыхивает свет. И оказывается — представьте себе, инспектор, — вдруг открываются странные вещи. Свет падает на чудовищ — и они исчезают. Или выясняется, что это вовсе не чудовища, а прекрасные, удивительные создания. И наоборот — луч света выхватывает из мрака друзей и знакомых, тех, кому доверяешь как самому себе, и оказывается, что вместо лиц у них чудовищные рыла.
Я вздохнул.
— Стамп, у меня нет ни времени, ни желания философствовать.
— Вот в чем твоя беда, инспектор, — произнес Стамп, — ты не желаешь ни слушать, ни понимать. А ведь я рассказал тебе все, что мог. И не моя вина, если ты ничего не понял.
— Да ничего ты мне не рассказал!
— Ищи бумаги, инспектор! Они важнее, чем жизнь десяти таких девок.
Я холодно сказал, натягивая куртку:
— Не говори ерунды.
— Я не могу найти их сам. Возможно, если ты не найдешь их, я предпочел бы, чтобы их нашел Хенрик — от этого будет хоть какой-то прок.
— Не вижу какой. Мне не нравятся методы, которые он использует.
— Что поделать. У них нет других. Это суровые люди. Они привыкли жить во мраке и сражаться с чудовищами, которые там прячутся. Что он сказал тебе перед смертью?
Я вздрогнул. До сих пор не мог привыкнуть к поворотам его мысли.
— Да ничего он не говорил.
— Ты можешь говорить откровенно. Все, что ты сейчас расскажешь мне, останется тут. Здесь не сработает ни одно подслушивающее устройство.
— Кроме твоих собственных.
— Верно. Кроме моих собственных.
— Да ничего он не говорил, Стамп. Он же умирал. Бредил.
— Надо же! Он что, посмотрел на тебя, радостно засмеялся, увидев твою физиономию, воскликнул «Какое счастье!» и откинул копыта? Так?
— Не валяй дурака. Говорю тебе, он уже умирал, когда я подошел. Вот и нес какую-то чушь.
— А позвольте узнать, какую именно чушь?
— Что-то вроде «дельфин не успел».
— «Не успел»? А может, все-таки «успел»? Или, наоборот, «не успели»?
— Да какая разница?
— Огромная разница. Представь себе действия Берланда в эти его последние часы. Он работает с архивами в пустом здании на первом этаже. Вечер. В здании — никого. Возможно, он ощутил слежку за собой — многие люди это нутром чувствуют. Возможно, особой чуткостью он не обладал — просто заметил, что кто-то заглянул в окно, или услышал чьи-то шаги в пустом коридоре. И что же он делает?
— Звонит мне.
— Ну да. И, в ожидании, пока вы приедете его спасать, он, возможно, успевает куда-нибудь спрятать эти бумаги. Вы ему дали на это время — вы ведь не слишком торопились.
Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Стамп, может, он их и спрятал, но ведь их скорее всего нашли. Они же там все перерыли, в кабинете!
— А что, если на минутку предположить, что он их спрятал не в кабинете?
— Да где же он мог их еще спрятать, да так, что их до сих пор не нашли?
— Это — Музей естественной истории, — напомнил Стамп.
— Ну и что? Тоже мне, новости. — Я вдруг чуть не задохнулся от внезапного озарения. — Черт! Дельфин!
— Наконец-то! — удовлетворенно произнес Стамп. — Долго же пришлось вам втолковывать, казалось бы, очевидные вещи.
Я нерешительно посмотрел на него.
— Но, раз ты догадался, мог догадаться кто-нибудь еще.
— С чего бы? Если его последние слова больше никто не слышал, а вы оказались таким уж идиотом… Он, бедняга, пытался втолковать вам, что успел спрятать бумаги где-нибудь в зале экспонатов, в чучеле дельфина скорее всего или где-то рядом… а вы и не поняли.
Я больше не обращал внимания на его колкости.
— Что же мне теперь делать, Стамп?
— На вашем месте я забрал бы оттуда архив, пока его не нашел кто-нибудь еще. За вами наверняка следят, но не мне вас учить, как избавляться от «хвоста». Поезжайте, найдите бумаги. Тогда на руках у вас будут лишние козыри, которыми вы сможете распоряжаться по своему усмотрению.
Он меня удивлял все больше.
— Ты хочешь сказать… что сам ты в этих бумагах не заинтересован?
— Я лучше запущу сюда гремучую змею, — отрезал Стамп. — Шевелитесь! У вас мало времени.
Я взглянул на часы.
Без четверти два.
Почти бегом я ринулся наружу. За Стампа можно было не беспокоиться — он-то не даст себя в обиду, его сарай на деле настоящая крепость, да и, пока у него нет архивов, он не представляет интереса для моих преследователей. А вот за мной они будут охотиться, это уж точно…
Но, пока я бежал к машине, никакой слежки за собой не обнаружил. Возможно, они наблюдали за самой машиной? Для этого им не надо было преследовать нас напрямую — это же не средние века! Миниатюрный датчик…
Карс по-прежнему сидел на своем обычном месте. Я рывком отворил дверь, плюхнулся на водительское сиденье и врубил зажигание. Машина дернулась и рванула с места.
