* * *
Берген
29 октября 2128 года
16 часов
…Свист, топот, хлопанье входной двери…
Я приподнялся и огляделся по сторонам, какое- то время соображая, куда же это меня занесли черти. Оскалившаяся медвежья морда глядела прямо мне в лицо. Я непроизвольно отшатнулся и тут только сообразил, что медведь, собственно, неподвижно стоит на своем постаменте. Значит, это не сон? Попробовал подняться — голова отозвалась острой болью; за ухом набухала огромная шишка. Рассыпанная солома на полу, моя кобура под китовой тушей, застывшей на распорках. Осознание случившегося медленно приходило ко мне, и от этого стало еще больней. Не вставая с колен, я подполз к пистолету, пристегнул кобуру, и тут мой взгляд упал на вспоротое брюхо расположившегося неподалеку чучела дельфина. Стой я на ногах, как и положено порядочному человеку, я бы этого не заметил… Там, внутри, было что-то еще. Что-то блестящее. Уже не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, я вновь потревожил смертный покой несчастного создания, запустив руку в прореху. Уже когда пальцы мои наткнулись на твердую поверхность предмета, я знал, что это было.
Компакт-диск.
Действительно, что такое в наше просвещенное время архивы? Бумаги были оригиналом. Берланд снял с них копию. И успел стереть все в компьютере до прихода убийц. Либо не успел — что толку, компьютер был разворочен точно так же, как все остальное в кабинете.
«В темноте скрываются чудовища», — вспомнил я слова Стампа. Что же, теперь я выманю этих чудовищ на свет — у меня есть приманка.
Я спрятал блестящий, отливающий всеми цветами радуги диск в карман.
— Эй, парень, что ты тут делаешь? — Передо мной стоял сторож. Он явно был перепуган, а потому — настроен воинственно. — Сейчас сюда приедет полиция.
— Полиция. — Я неохотно сунул ему удостоверение.
— Какого черта ты тут роешься? И как ты сюда забрался?
— Преследовал преступника.
— Это тот урод, который вылетел отсюда как сумасшедший?
— Ну да, — ответил я неохотно.
— Вы что, уже на кадаров этих начали охотиться? Давно пора. Совсем обнаглели. Я тут недавно говорил своей старухе — ох, не к добру мы запустили сюда чужаков этих…
— Это уж точно, — уныло согласился я.
Сделал пару шагов для пробы и не упал. Ничего, жить можно. Взглянул на часы. Без четверти четыре.
За дверью послышался отчаянный скрежет тормозов — прибыла наша доблестная полиция.
— А, вот он, голубчик! — воскликнул здоровенный патрульный в лихо заломленной набок фуражке. — Ну-ка руки за голову!
Что-то мне это уже начало надоедать…
— Особый отдел, — сухо сказал я.
— Вот как? И что же ты тут делаешь? Туга ловишь? Может, он чучелом прикинулся?
Считается, что между нами и муниципалами нормальные рабочие отношения… так-то оно так… Но Особый отдел — элита. Городским властям мы не подчиняемся, мы больше рискуем, но и платят нам больше, и оборудование у нас получше. А муниципалы ездят на всяких развалюхах, пишущую машинку и ту не допросятся, не то что, скажем, компьютер или ксерокс… Вот они и цепляются к нам, когда могут. Опять же кадаров они недолюбливают…
…и правильно делают, похоже.
— Не валяйте дурака, ребята, — сказал я как можно более миролюбиво. — Я на задании. Хотите, свяжитесь с Антоном.
Антон, хоть на вид и тугодум, на деле соображает быстро. Он меня прикроет. Он всегда выручает своих. Поэтому я был спокоен — что бы я ни выдумал, он все подтвердит. А уж потом открутит мне голову.
Антону они звонить не стали. Они и так знают, как Стаковски горой стоит за своих сотрудников. Что еще обидней — их-то шеф дерьмо дерьмом.
— А где твой напарник? — полюбопытствовал второй коп.
Так я им и сказал. Тем более что, честно говоря, я и сам понятия не имею, где он.
— Преследует преступника, — сказал я, холодно глядя в глаза стражу порядка.
— Ну да? А кто тебе морду так расквасил? Чистый кадар, да и только! Недаром говорят, что, если супруги долго живут вместе, они становятся похожими друг на друга. Что-то ты все больше смахиваешь на своего напарника, Олаф! Косишь под него?
Если я хоть жестом или взглядом выдам, что тороплюсь, они тут же поволокут меня в участок — просто так, чтобы жизнь медом не казалась. Поэтому я равнодушно зевнул и спросил:
— Будете составлять протокол, ребята?
Патрульный вроде склонялся к тому, чтобы замять это дело — просто лень было по бумажке черкать, но сержант попался вредный. В конце концов они составили какую-то писульку о том, что «в здании музея был найден в бессознательном состоянии инспектор Особого отдела Олаф Матиссен, утверждающий, что преследует преступника». Я всячески стимулировал их литературные потуги. Так что уже минут через пятнадцать процесс закончился, полицейские наконец отвалили. Сторож запер двери и собрался домой, принять рюмочку после нервного потрясения. Я посоветовал ему вернуться и закрыть окно на втором этаже, но он меня не послушал. Его дело. Если он хочет, чтобы кто ни попадя рылся во внутренностях чучел, — на здоровье.
Я вновь взглянул на часы.
Половина пятого.
Интересно, какая высшая сила надо мной так измывается?
К машине я не вернулся. Спустился на трассу Нигадсгаттен, остановил проезжавшего мимо таксиста и велел отвезти себя в Бригген. Оттуда уже было недалеко до Башни Розенкранца. Дождь шел все сильнее, стемнело, фары проезжавших мимо машин на миг выхватывали из тьмы красные островерхие домики, тесно прижавшиеся друг к другу. Витрины сувенирных лавочек и модных бутиков сверкали что твои рождественские елки; манекены, выряженные в национальную одежду, провожали меня холодным взглядом; слева от меня, за парапетом набережной, в низком небе тускло светились фонарики на мачтах стоящих на приколе яхт. Яхты чуть покачивались, и оттого казалось, что огни вычерчивают в воздухе сверкающие дуги. Навстречу мне попалось всего несколько прохожих, да и те торопились домой — к вечернему аперитиву и спокойному сну перед экраном телевизора. Несколько раз я проверял окрестности на предмет слежки, но ничего не заметил. Из ресторанчика вывалила шумная толпа, и я на всякий случай затерялся в ней, а потом нырнул в ближайший переулок. Дворы, окруженные деревянными балкончиками, террасами, беседками, перетекали тут друг в друга, точно какой-нибудь особенно запутанный лабиринт. Я миновал крохотную, почти карманную выставочную галерею, три пивных бара, одну закусочную, лавочку, торгующую бразильскими самоцветами, которые за последние двести лет здорово подскочили в цене по причине недоступности Бразилии как таковой, и наконец, убедившись, что либо «хвоста» вообще не было, либо я все-таки от него оторвался, заскочил в четвертый пивной бар, чтобы перехватить сандвич и выпить двойную порцию коньяку — в последнем я особенно нуждался.
Ряд тесно прижавшихся друг к другу домиков вдруг оборвался, точно его ножом срезали, и передо мной замаячила темная, темнее вечернего неба, громада Башни Розенкранца. На фоне желто-лиловых красок заката она казалась особенно мрачной и угрюмой. Я очутился на пустыре. Здесь не было никаких надежных укрытий, и я чувствовал бы себя довольно неуютно, если бы не густые заросли ивняка, бурно разросшиеся на подступах к городу. Пригнувшись, я нырнул в заросли. Это обеспечило мне некоторую маскировку, но замедлило продвижение. Когда я добрался до башни, было уже половина седьмого. Скоро они начнут меня искать, пойдут по моему следу и в конце концов сообразят, что к чему.
Нет никакой гарантии, что, заполучив дискету, они отпустят Сандру — возможно, им нужны только оригиналы, но их-то как раз у меня и не было. Потом, отдав им диск, я потеряю последний козырь и больше не смогу диктовать свои условия. И, наконец, еще одно — я не знал, что содержится на этом диске, но, похоже, что-то страшное, если оно заставило моего лучшего друга поднять на меня руку, а несколько человек поплатились жизнью просто за попытку выйти на его след. Кто такой этот Хенрик и его люди? Если диск попадет к ним, что они сделают со сведениями, добытыми ценой таких жертв? Я дорого поплатился за то, что нашел его, — как же я теперь могу уступить? И так и не узнать, почему мир вокруг меня неожиданно рухнул?
Кустарник подступал прямо к стенам башни, и я ухитрился без помех подобраться к ней почти вплотную. Обтесанные плиты, из которых она была сложена, оказались плотно пригнанными друг к другу. Раздвинув ветви, я изучал фасад: карниз тянулся, огибая башню, примерно на десятиметровой высоте, отчеркивая стрельчатые решетчатые окна, — с этой стороны мне явно не подобраться. Попытка прорваться через главный вход вовсе уж полная глупость: такие башни — настоящие крепости и отлично защищены от непрошеных гостей. Тем не менее тут наверняка есть и черный ход — его пробили если не во времена владычества датских монархов, то уж, во всяком случае, в ту пору, когда башня превратилась в Музей средневекового быта — то есть еще до Катастрофы. Я медленно, по-прежнему прячась в кустарнике, начал обход по периметру.
