— И потом, — отобрал у меня бумагу Джеймс, — Мы с Германией не воюем, а как бы даже наоборот, будем выступать союзниками против Англии. Да и у вас война вроде бы как давно закончилась…
— Закончилась-то она закончилась, но, — растерянно протянул, ошарашенный свалившейся на меня новостью.
— Никаких но! — отрезал Джеймс. — Если не ошибаюсь, ваш царь в последнее время несколько пересмотрел свои взгляды на прежние союзнические отношения и договорённости? Дипломатия наука такая, непредсказуемая… Вчера вы с Германией были врагами, а кто знает, кем вы с ними завтра станете…
Бумаги аккуратно легли в папочку, папочка скрылась в саквояже. Который Конноли прихватил с собой. И уехал, оставив меня переваривать полученную информацию и переосмысливать свои дальнейшие планы в свете только что услышанного…
На утро проснулся от сдержанного гомона неподалёку и от какой-то непонятной вибрации на корпусе. Даже не от вибрации, а словно кто-то тихонечко так самолёт пошевеливает, потряхивает.
За ночь скрюченное в тесной кабине тело здорово затекло, мышцы ни в какую не желали нормально функционировать. Распрямиться сразу не получилось, пришлось помогать себе руками. Справился кое-как. Посидел какое-то время, пока хоть немного отошёл после ночёвки, заодно и огляделся вокруг. Любопытные горожане пожаловали. Хорошо хоть совсем близко ко мне не подходят, но ручонки свои шаловливые при себе удержать не могут. Тянутся они, ручонки-то, к самолёту, каждому своими лапами прикоснуться нужно, за крыло пальцами потрогать. Вот и покачивается бедный аппарат от этих прикосновений. Народу-то много…
Хорошо хоть дальше этих прикосновений дело не пошло. А то бы замучился потом дырки в плоскостях клеить.
Вылез кое-как из кабины, на землю спустился. Покряхтел старчески. А ведь хотел пофорсить, с шиком на публике появиться. Не срослось. Не до конца мышцы отпустило. Ну и ладно. Сделал вид, что так оно и должно быть — очень, мол, тяжела ты, нелёгкая доля авиатора…
Вроде бы поверили, замолчали сочувственно, гомонить прекратили. Так под полное молчание толпы я на ногах окончательно и утвердился. Ну а дальше всё просто. Французский у меня второй родной, так что общение наладилось сразу же. И пошло, пошло… Народ весьма любопытный, оттого и общительный. Вдобавок и гостеприимный. Не с пустыми руками пришли, принесли корзинки с собой. Подкормили сокола. И мне хватило, и запасец в кабину пассажирскую сложить удалось. Приедет Джеймс, пусть сам дальше разбирается. М-да, война войной, а люди людьми остались…
Пришлось соответствовать, проводить экскурсионный показ английской техники. Единственное, так это к пулемёту ограничил доступ. Ну и разрядил его перед тем, как народ в кабину запускать. То есть не в саму кабину, а так, рядышком с ней постоять. Ну да люди везде одинаковые, всё равно каждому из них одного погляда мало, хочется же ещё и руками потрогать, за истёртую ручку управления пальцами подержаться, лично почувствовать её шероховатость, в кабину головой занырнуть, хотя бы нюхнуть запах неба…
А тут и Джеймс подъехал в сопровождении городских властей. Как же, самолёт английский, знаки опознавательные на нём соответствующие. Ну как не уважить союзника? Не видели ещё в городе подобного. Поэтому тут же организовали небольшой короткий митинг. Да не мы организовали, а власти. Сработали на повышение рейтинга… Выборы скоро, что ли?
А по завершении оного распрощались с гостеприимными горожанами, запустили мотор и взлетели.
В Бельгии нигде садиться не стали, дотянули до Дортмунда. И площадку для приземления я выбрал не на окраине, а в самом городе, почти в центре — приземлился на футбольном поле. Почему? Да потому что англичане мы, якобы. И самолёт у нас, на секундочку, английский, с английскими же опознавательными знаками… Соответствующими. Враги по определению… Потому-то и сел в городе, к властям поближе. А не в пригороде, где разъярённая публика сначала бы в драку кинулась и только потом разбираться бы стала. Если бы вообще стала, а не забила бы нас дрекольем… Поэтому лучше в городе, так оно для организма спокойнее будет. Может быть, здесь сразу стрелять не начнут, сначала задумаются — и что это мы здесь делаем?
Первоначально хотел в Эссене садиться, там вроде бы как всё знакомо, но что-то передумал. А ну как какие-нибудь революционеры реквизируют у нас личное и не только имущество, экспроприируют казённые теперь деньги?
Несмотря на официальное прикрытие в виде удостоверяющих мою личность бумаг, первоначальное опасение пока ещё никуда не делось. Так что Эссен остался позади…
И ещё одно. Всю дорогу ждал, когда же нас за пересечение границ ловить будут, в воздухе перехватывать, но так и не дождался. Летим себе потихоньку через границы и территории сопредельных государств, садимся там, где удобно. Да и на местах никто руки вязать не бросается, нормально принимают, бензин продают. Всё везде вполне чинно и благородно.
Наверняка ведь уже кто надо сообщил о нашем появлении кому нужно, и с минуту на минуту нам стоит ожидать гостей… Первые зеваки начинают к полю подтягиваться, но пока в отдалении кучкуются. Поэтому пулемёт долой, убираем его на пассажирское сиденье. А Джеймс пусть пока на земле со своим саквояжем побудет.
И главное, что с деньгами делать? И в кабине мешки оставлять стрёмно, и прятать куда-либо будет глупо. Да и некуда их здесь прятать, голое футбольное поле, не в землю же закапывать? Всё будет зависеть от того, кто к нам первым добежит — обозлённая видом врага неуправляемая толпа или органы правопорядка? Лучше бы последние… Первым плевать и на дипломатию, и на наши бумаги…
Власти и полиция, к счастью, появились первыми. Пока я сидел в кабине, вперёд выступил Джеймс со своим саквояжем. Зашелестел бумагами. И отношение к нам из настороженного в начале разговора быстро сменилось на дружелюбное. Даже охрану из нескольких полицейских выставили по периметру футбольного поля. Ну, чтобы близко к самолёту никого не подпускать. Уж не знаю, что там ха бумаги показывал Конноли, но нам очень быстро организовали заправку и даже обед подвезли сюда же, на поле. И быстренько проводили в полёт.
Курс после взлёта взял на Берлин. Буду тянуть до последнего, как-то нет у меня желания садиться ещё куда-либо. Впрочем, в районе Падерборна к нам пристроилась и начала сопровождать пара немецких самолётов.
До Берлина дотянуть не удалось. Сели в Бранденбурге. Обидно, всего-то чуть больше пятидесяти вёрст осталось, и на тебе. Но вместе с нами на посадку пошла и пара сопровождения. После посадки подрулили поближе и встали крыло к крылу, зажали с обеих сторон.
Пришлось Джеймсу в очередной раз шелестеть бумагами. Впрочем, особо никто не цеплялся, просто удостоверились, что мы это мы, и на этом проверка закончилась. А дальше приехал легковой автомобиль, в который загрузили сначала наши мешки, потом нас. И повезли в Берлин…
А самолёт остался…
Петроград
Столица притихла. Слишком много значимых событий произошло за последнее время. И непонятное для всего русского народа недавнее отречение Николая, наконец, обрело смысл — газеты объяснили это военной хитростью и лакомой приманкой для заговорщиков. Если это на самом деле так, то хитрость эта вполне удалась и обошлась малой кровью. Даже в Петрограде все прошло без обязательных при каждой мало-мальски значимой заварушке еврейских погромов, а в губерниях эту заварушку практически не успели заметить и, тем более, почувствовать на своей шкуре…
Недавняя эйфория и разгул революционных масс сменились оглушающей тишиной на опустевших улицах. Наводнившие город войска быстро навели в нём порядок и не стали задерживаться, организованно отступили в пригороды, оставив на улицах многочисленные вооружённые патрули, тяжёлая поступь которых пугала обывателей и заставляла их сидеть дома и не высовываться лишний раз за порог. Да и вряд ли у кого-то сейчас после всех недавних событий могло возникнуть подобное желание. Если только уж совсем по нетерпящим отлагательства обстоятельствам — вызвать доктора или прикупить в лавке продуктов. Слишком напуган был город недавними революционными событиями и последующими за всем этим быстрыми арестами. Полиция и жандармы, усиленные армейцами, действовали на удивление споро и довольно жёстко. Кое-кто по привычке в самом начале попытался качать права, но жандармы без церемоний и разговоров тут же применили оружие… Слухи разлетелись быстро и больше уже никто не осмеливался спорить о законности задержания… Причём хватали абсолютно всех, не разбирая ни званий, ни должностей, ни наград и заслуг — летели обывательские шепотки из дома в дом, из квартиры в квартиру, вызывая в сердцах горожан вполне объяснимый холод и трепет…
