Когда мы закончили, то я попытался впрячься в него снова, но Эльм одернул меня:
- Стой.
Он медленно подошел к нам, так и не поднимая головы. Встал на колени и отложил ледоруб в сторону. Затем, кривясь от боли, осторожно продел раненую руку в лямку, застонал, но не остановился.
Когда пытка закончилась, он встал и побрел вперед, не оборачиваясь.
- Эльм, давай мы тебя разгрузим! - крикнул я ему вослед.
- Заткнись, - его тихий голос невероятным образом заглушил вновь поднявшийся вой пурги.
Мы с Фарри переглянулись.
- Он убил его, да? - спросил меня мальчик, а я пожал плечами и подобрал оставленный ледоруб. Стальное лезвие было испачкано чем-то черным, чем-то похожим на кровь, но ею не являющееся. Я попытался очистить его снегом, но ничего не вышло.
- Видимо, да… - ответил сам себе испуганный Фарри, и поспешил за уходящим в дымку Эльмом.
***
Трудно вспомнить, сколько еще времени мы шли по мерзлой пустыне. Раненый циркач, сокрушенный потерей кисти, брел впереди и не реагировал на любые наши вопросы. Он полностью погрузился в себя, огорошенный и изнывающий от боли. Его чувства затянул холодный туман, и мне показалось, будто только рюкзак и необходимость идти удерживали силача от падения в пропасть отчаянья.
Метель утихла, ветер вновь прогнал с неба тучи. Идти стало легче, но усталость, накопленная за последние дни, сказывалась все сильнее. Я, надорвавшись днем, едва успевал за спутниками.
Наконец Эльм остановился.
- Здесь, - хрипло сказал он и сел на лед, где аккуратно выбрался из объятий рюкзака. Подниматься здоровяк не стал, потерянным взглядом буравя горизонт.
Ни слова не говоря, я подошел к его ноше и отцепил оттуда пилу, уцелевшую после ночного визита Гончей. Вместе с Фарри, так остро переживающим за Эльма, мы принялись выпиливать из тела льда блоки, для того чтобы собрать убежище на ночь.
Без помощи силача это оказалось значительно труднее, но все-таки нам удалось сделать хоть какое-то подобие дома. Все это время Эльм так и сидел на льду, молча баюкая руку, и я забеспокоился о его здоровье (как бы дико это не звучало). Холод мог погубить его окончательно, несмотря на теплые меховые штаны.
Потом мы разогрели воду, залили швы, поставили плошку с жиром, и только тогда нам удалось растормошить Эльма.
- Я убил его, - сказал он нам, вынырнув из оцепенения. - Я убил его, мальцы. Можете спать спокойно.
Забравшись внутрь, мы улеглись, но никто больше не произнес ни слова. Не знаю, почему молчал Фарри, который очень переживал за друга, а мне казалось попросту некрасивым и постыдным говорить о чем-либо кроме боли Эльма, и я ощущал странную вину за то, что с ним случилось. И отчасти мои терзания были справедливы.
На этот раз я не стал выкладывать компас.
Тишина и отсутствие ветра, да нагревающийся от дыхания и плошки воздух быстро погрузили меня в спокойный сон без сновидений. Наверное, я уснул раньше, чем Эльм и Фарри. Совесть в тот день меня не тревожила.
Проснулся я тоже первым. Скованный льдом воздух нагрелся за ночь так, что пришлось прилагать усилия, чтобы заставить себя вылезти наружу. Но муки тела и его необходимость справлять естественные потребности выгнали меня из теплого убежища.
Небо было чистым, без единого облачка. Солнце только-только поднялось, раскрасив снег розовым. Холодное, свежее дыхание зимы прогнало из меня остатки сна, но настроение радостно скакнуло вверх, потому что день обещал быть тихим, безветренным. Сделав свои дела, я вернулся ко входу и застыл. Таким чудесным показалось мне утро, что мысль о том как же нам идти дальше, только сейчас пришла в голову.
Эльм вряд ли сможет дойти до шахты. Может быть, его хватит на один день пути. Вряд ли на два… А дальше нам придется его тащить. Бросить все вещи и тащить, и только Светлый Бог знает, сколько мы с Фарри выдержим, прежде чем обратимся в две замерзшие фигуры у тела третьей…
Эта трезвая и холодная расчетливость напугала меня. Как можно рассуждать о таком варианте, когда он еще не наступил? Как можно рассматривать Эльма как человека, без которого нам не выжить?
От холода заболели щеки. Шарф остался внутри, и я потер их рукавицами, разгоняя кровь. Скользнул взглядом по пунктиру путевиков, и тут меня бросило в жар. В первый миг я даже не поверил в увиденное. Быстро-быстро поморгал, чувствуя, как слипаются ресницы.
- Ой, - вырвалось у меня.
Далеко-далеко на юге появилась черная точка. В первый момент я даже подумал, что это обломок одного из обелисков, стоящий чуть в стороне, но потом она стала чуть больше.
- Корабль! - закричал я. Бросился на колени и скользнул в лаз, ведущий в наше укрытие. - Корабль!
Всколыхнулись недоверчивая радость Фарри и по-детски трогательная надежда Эльма, хоть и приглушенная страшной пустотой обреченности. В душе он нас всех уже похоронил.
- Корабль! - я поспешил назад, выбрался наружу и побежал навстречу черной точке, размахивая руками. Упал, поскользнувшись, но снова поднялся. Мне и в голову не приходила мысль, что случайно встреченный корабль может нести с собой угрозу. Мне казалось, что все беды остались позади.
Небольшое однопалубное судно путейщиков, обычный тягач для дальних выездов. Грубый, крохотный даже по сравнению с прогулочными лайарами, с прозрачным армированным куполом рубки на носу. Корабль полз по колее, ломая траками сколотый лед. Оба работника сидели под стеклянным колпаком и с удивлением смотрели на меня, бегущего к ним навстречу.
Захрустел лед, тягач резко встал, взревев двигателем. Один из путейщиков скользнул по скрытому ходу на палубу, и вскоре в теле железного коня распахнулась дверь, дохнув облаком пара.
- Чего ты тут делаешь, малыш? - крикнул мне он.
- Помогите! Помогите, пожалуйста!
Он насторожено огляделся, нырнул в корабль и спустя миг вернулся с дальнобоем. Длинный ствол уставился мне в живот:
- А ну-ка стой!
Путейщик озирался, ожидая, что из-подо льда на него бросятся разбойники. Такое случается на трактах, теперь-то мне это известно но тогда я просто опешил.
- Там Эльм, ему оторвало руку…
Его товарищ крутил головой в кабине, а двигатели корабля взрыкивали, готовые в случае опасности сорвать тяжелую тушу с места.
- Мы не хотим ничего такого! - я попытался успокоить путейщиков, чувствуя, как ломит от холода щеки и опухшие губы. - Темный Бог разрушил Кассин-Онг! Помогите нам, пожалуйста!
Мне вдруг захотелось плакать и ругаться от отчаянья. Вот оно, спасение, рядом. Но смотрит на нас через прицел дальнобоя.
Стрелок посмотрел мне за спину, увидел, как по льду торопливо шагает улыбающийся Фарри, и опустил оружие.
