в данных условиях сработать.
— Сдавайтесь! Нас — Орда! — прокричал я.
А нас — рать, как же. Но тут мне что-то подсказывало, что гарнизон тут маленький и не слишком хорошо обученный, потому как на стену высыпал всего десяток воинов в больших меховых шапках, и они выглядывали из-за частокола без всякого опасения, что их могут подстрелить.
Один из них прокричал что-то в ответ. Я, разумеется, не понял ни слова, их язык чем-то напоминал странную помесь немецкого с нижегородским. Но по интонации был ясно, что мне советовали убираться вон, покуда цел. Придётся общаться жестами, надеясь, что здесь они совпадают.
Я, конечно, не надеялся, что местные откроют ворота и склонят головы, едва мы покажемся на дороге, и не рассчитывал на быструю победу. Я надеялся вселить страх в сердца защитников, а это только половина дела.
Если бы не клятый Зугмор с его засадой, я бы успел всё разведать и составить план, а теперь приходилось импровизировать.
— На рассвете! Если вы не откроете ворота! Мы спалим деревню до основания! — сопровождая каждое слово красноречивыми жестами, проорал я.
В ответ защитники пролаяли что-то явно нецензурное. Но взрыва хохота не последовало, они всё-таки не на шутку перепугались. Я демонстративно махнул факелом, развернулся и зашагал обратно к кострам.
Арбалетчики остались ждать в засаде, контролируя выходы, вполне возможно, что местные попытаются отправить гонца в ближайшие селения за подмогой.
Возможно, лучше было бы попытаться взять эти стены нахрапом, нагло задавить числом, но я представлял, какие потери бы ждали нас тогда, и желание брать крепость таким образом тут же угасало.
— И что, думаешь, откроют? — спросил у меня Бурздуб, когда я вернулся к костру и протянул руки к дрожащему пламени.
— Нет, — честно ответил я.
— И зачем это всё? Не проще ли было сразу налететь и постукать? — хмыкнул сотник.
— Может и проще, — пожал плечами я. — Но они сейчас будут всю ночь дрожать от ужаса, а мы пока будем отдыхать.
— Утром-то они увидят, что нас меньше, чем они думают, — покачал головой Бурздуб.
Я уже понял, что крупно облажался и с этой деревней, и со своим планом штурма, и вообще с походом в целом, но заднюю давать было поздно. Надо, пожалуй, каждый раз лупить себя палкой по голове, приговаривая «думай, а потом делай». Хотя это вряд ли поможет.
— Значит, выступаем незадолго до рассвета, — решил я. — Передай остальным. А пока отдыхаем.
На вылазку у защитников просто не хватит смелости, тут я был готов биться об заклад. Но бережёного бог бережёт, и охранение мы всё равно выставили, да и арбалетчики продолжали следить за всеми воротами и калитками, сменяя друг друга каждые два часа.
Длинная зимняя ночь пролетела как одно мгновение, и не успел я прикрыть глаза, прислонившись к дереву, как меня уже тряс за плечо Лургуш, не обращая внимания на мои вялые попытки отбрехаться.
Пора было выступать, и часовые на стенах бдительно вглядывались в сотни огней, мерцающих среди деревьев, и незаметно подойти к стенам не выйдет, даже если снайперским выстрелом снять караульных. А если мы и сможем в каком-то месте подобраться незаметно, то там нас будет ждать ледяная горка, с которой мы будем только потешно соскальзывать. Выдолбить ступеньки во льду и мёрзлой земле нам просто не позволят.
Настроение у меня было откровенно паршивым, боевой дух витал где-то в стороне плинтуса, хотя остальные орки поглядывали на частокол с азартом и возбуждением. Придётся вести их в бой, хотя я бы лучше в этот раз обошёлся без постука. Здешние стены слишком крепкие, чтобы выдержать наш натиск.
Но, как говорил кто-то из полководцев древности, сила крепости не в камне, а в сердцах её защитников, и я мог надеяться только на то, что мы перепугали этих лесных болванов до трясучки. Насколько я знал, орки предпочитали сюда не спускаться, а значит, и местные сталкивались с ними не так часто, чтобы привыкнуть к ним и верно оценить угрозу.
— Подъём, — хмуро приказал я, и орки начали вставать, отряхиваясь от налипшего снега и разминая затёкшие и задубевшие конечности. — Выходим, как планировали. Как я вам говорил.
А запланировать ничего лучше грубой и тупой атаки я так и не смог, и вся эта возня с кострами и переговорами оказалась совершенно лишней и даже вредной, потому что я честно предупредил противника о своих намерениях и тем самым дал ему время подготовиться. Ну, будет мне урок. Больше я таких ошибок не повторю.
Так что мы высыпали из леса всей гурьбой, волоча с собой наспех сделанный таран из местного же дерева, и под прикрытием арбалетчиков пошли прямо к воротам.
— В атаку! — проревел я во весь голос, распугивая птиц и прочих обитателей местного леса.
— Ур-ра! — откликнулись воины, вселяя ужас в сердца врагов.
Мы рванули к воротам по извилистой дороге, оскальзываясь, падая и снова вставая, пока над нашими головами свистели болты арбалетчиков, пытающихся подавить сопротивление местных ополченцев. Над стенами раздавались истошные вопли, деревенские воины кричали, оповещая односельчан о том, что начинается штурм, первые раненые, зацепленные особо меткими стрелками, стонали и рыдали, из-за частокола перекинули бревно, которое покатилось по заледеневшему склону, подскакивая на кочках. Нескольких наших копейщиков задело, сшибая с ног, будто кегли, но большая часть войска его удачно избежала.
Я бежал вместе со всеми, хрипло выкрикивая наш боевой клич, чтобы деморализовать врага, чтобы их коленки тряслись, превращаясь в желе, а мечи наливались свинцовой тяжестью.
Вблизи частокол казался ещё выше. Защитники бросали сверху камни и короткие копья, но если камни ещё хоть как-то вышибали орков из строя, то метательные копья частенько перехватывались и отправлялись обратно, и их поток резко иссяк.
Первые храбрецы наконец добрались до ворот, таран гулко ударил, сотрясая и выламывая. По нам пытались стрелять из коротких луков, но стрелы отскакивали от брони и увязали в меховых плащах, и лишь изредка тот или иной орк тихо взрыкивал от боли, когда стрела находила открытое место. Но раскачивать таран не прекращали, и грубо обтёсанное бревно раз за разом врезалось твёрдым комлем в одно из немногих слабых мест этой крепости.
Арбалетчики прикрывали как могли, с бешеной скоростью натягивая тетивы и стреляя по тем ополченцам, кому хватало дурости высунуться из укрытия.
Дерево трещало и хрустело. Наконец, одна из створок не выдержала, провисла на петлях, и после очередного удара сорвалась. Орки взревели от предвкушения кровавого пиршества, и я взревел вместе с ними.
Стрелы
