Ожило переговорное устройство, спрятанное в стене.
— Подполковник Верещагин, последний челнок подходит к стыковочному отсеку. Батальонный сержант просит вас прийти.
— Спасибо, — ответил Антон.
Он вышел в тесный коридор, где столкнулся с лейтенантом и солдатами из 1-й роты. Они с трудом разошлись.
Батальонный сержант ждал его в стыковочном отсеке вместе с капралом-часовым. Верещагин подмигнул Малинину, но ничего не сказал. Сержант держался подтянуто, отличался высоким ростом; коротко стриженные волосы уже тронула седина. Великолепный служака. Как человек он практически не имел недостатков, кроме, пожалуй, одного — был настолько сдержанным, что это казалось неестественным.
Судя по скрежещущим звукам, шла стыковка. Наконец открылся люк. Рауль Санмартин, как всегда собранный, подтянутый, расправил плечи и вскинул руку, приветствуя старшего по званию.
Верещагин молча отдал честь.
Худощавый, даже тощий — последствия пребывания в пустыне — капитан Санмартин недавно принял на себя командование 3-й ротой. Ошибка предыдущего офицера стоила тому жизни.
— Всего шесть человек, — доложил Санмартин. — Один под арестом — ефрейтор Пригал.
Верещагин и сам уже слышал жалобные возгласы ефрейтора. Пригал был водителем в 15-м взводе, которым командовал Муравьев, и радости от такого приобретения лейтенант не испытывал.
Верещагин взглянул на Санмартина так, словно его собеседник был деревянным бруском, а он оценивал материал и намечал, как лучше его обтесать.
— Сколько отсутствующих?
— Ни одного.
Это было гораздо лучше того, что ожидал услышать Верещагин. Много лет назад, еще до того, как Антон стал комбатом, после отлета с Земли насчитали двадцать пять дезертиров, да еще имел место небольшой мятеж. Он немного подумал.
— Ну что ж, очень хорошо. Батальонный сержант, думаю, в данных обстоятельствах следует сразу разобраться с Пригалом.
— Есть, сэр.
Санмартин щелкнул пальцами. Два солдата пропихнули Пригала сквозь люк. Арестованный пытался при этом зацепиться за узкий проход и вдобавок орал так, что мертвого поднял бы. Но потом он повернул голову и заметил Верещагина, стучащего трубкой, которую он никогда не зажигал, по руке. Пригал встретился с ним взглядом. Верещагин вздернул левую бровь.
— А, здравствуйте, — потухшим голосом промямлил Пригал.
Батальонный сержант хлопнул в ладони, и часовой оттащил несчастного от входа. Потом его с трудом заставили принять положение, которое отдаленно напоминало стойку «смирно».
— Итак, я открываю заседание трибунала. Ефрейтор Пригал, вольно. Вы хотите, чтобы я зачитал вам обвинение? — сказал Верещагин.
Обвиняемый быстро замотал головой из стороны в сторону.
— Капитан Санмартин, вы готовы присягнуть? — задал Верещагин формальный вопрос.
— Так точно.
— Где вы нашли его?
— В заведении на Рю-Писарро. Забаррикадировался в одной из комнат.
— И что наш ефрейтор сказал в свое оправдание?
Санмартин сделал паузу, потом продолжил:
— Он заявил, будто выслеживает заговорщиков, действия которых направлены против Его Императорского Величества, этот долг важнее обязанности прибыть в свою часть для отправки. Обвиняемый также утверждал, что его ошибочно принимают за ефрейтора Пригала, он совсем другой человек. Возможно, выдвигал и другие версии, пока мы взламывали дверь. Об этом его надо спросить.
Верещагин позволил себе прикрыть глаза.
— И как вы обнаружили его?
Санмартин негромко кашлянул.
— Ефрейтор оставил явные следы.
Верещагин склонил голову.
— Пригал, вы слушаете? — мягким голосом спросил он.
Ефрейтор внезапно осознал, что он тут не один.
— О, сэр, я как раз шел к взлетно-посадочной площадке, чтобы доложить о прибытии. Тут на меня напали и влили в рот какую-то гадость. А тут еще заговор, сэр…
— Пригал, пожалуйста, не добавляйте еще и витиеватую ложь к вашим прочим «достижениям». Можете что-либо сказать в свою защиту или назвать обстоятельства, смягчающие вину?
Обвиняемый быстро протрезвел и стоял онемев, не в силах произнести ни слова.
Верещагин помнил город, который они покинули. Рю-Пуссэн, мощенная камнем Пляс-Вато, где навстречу немногочисленным прохожим проплывали, словно яркие перелетные хищные птицы, местные путаны, «орисонталес», в вуалях, и вылавливали мужчин типа Пригала.
Ашкрофтская олигархия не удостаивала военных ни словом, ни взглядом. Большинство «паразитов», как их звали в низах, прятало свою враждебность к армейцам под маской безразличия, остальных вывез «Лиссабонмару». Батальон Верещагина подавил восстание рабов, но паразиты потеряли больше чем дармовую рабочую силу — их люди Верещагина безжалостно расстреливали. У богачей было что терять!
За городом раскинулась пустыня, налетающий ветер то и дело бороздил красноватые пески. Пыль кирпичного цвета все больше покрывала, словно глазурью, улицы и дома. Пустыня, сантиметр за сантиметром, надвигалась на людей.
Но и на Ашкрофте некоторые находили для себя что-то стоящее. Когда батальон выстроился для переклички на взлетно-посадочной площадке, один парень взбунтовался. Верещагин помнит, как он тихо всхлипывал, прижатый к гудронному покрытию тремя товарищами; его волосами играл налетевший ветер. Перед полетом с солдатами обращались с особой осторожностью и тактом, ибо временной парадокс и анабиоз означали, что они навсегда расстаются со всем, что дорого… Вернувшиеся застанут иной, совершенно незнакомый мир, где у них не осталось никаких корней.
Когда-то в городе Ашторете, под Хевроном, жила совсем еще юная девушка, сумевшая вызвать у одного молодого лейтенанта желание остаться. Но он нашел в себе силы преодолеть это желание. Его звали Верещагин. Ее внуки, наверное, старше, чем был тогда он…
Да, отправка для каждого — трудный шаг, барьер, который приходится преодолевать. Но это не снимало с обвиняемого вины и никак не смягчало ее.
— Ефрейтор Пригал, настоящий трибунал находит вас виновным в совершении предъявленного преступления. Капитан, ваше мнение?
Санмартин несколько секунд колебался.
— Преступление заслуживает смертной казни.
Верещагин мягко постучал трубкой по бедру.
— Что мне с вами делать, Пригал? Вы сознаете, что капитан Санмартин должен был пристрелить вас сразу, как только обнаружил такое вопиющее нарушение воинской дисциплины?
— Так точно, сэр, я понимаю, сэр. Сознаю! То есть нет, я не знаю, что вам делать со мной, но я все сознаю. Сожалею, что так вышло, и все такое, — скороговоркой пробормотал Пригал.
