— Не надо о грустном, — сказал Сарычев и, потрепавшись с Машей минут десять, пошел в ванную.
Утром он проснулся рано и, простояв долго под холодным душем, принялся дубасить мешок, следя за синхронностью работы коленей и локтей, а когда съел сациви и выглянул в окно, то увидел, что и предполагал, — недалеко от помойки присутствовал серый «сто восьмидесятый» «мерседес». Одевшись, Сарычев спустился к «семаку», долго грел двигатель и, не обратив ни малейшего внимания на затаившегося Калинкина, отправился на поиск девиц, которые уже подошли к краю своей радуги. Проводив его взглядом, Стеклорез немножко «посидел на фонаре» и, поправив пояс с «арматурой» — набором воровских инструментов, легким, гуляющим шагом обошел сарычевский дом и неторопливо зашел в парадную. Здесь он быстренько натянул «чуни» — специальные накопытники, чтобы не светить подошвы шузов, а также резиновые «наконечники» на руки, оперативно, с помощью «психи» — отмычки от внутренних замков, — сработав дверь, оказался в майорской квартире. Несколько ошалев от спартанской обстановки, Стеклорез хату даже мацать не стал — западло было, и, усевшись у окна в ожидании сарычевской лайбы, начал прямо-таки загибаться от скуки.
Тем временем на Большом проспекте Александру Степановичу повстречалась проститутка — молодая, симпатичная деваха, предлагавшая расслабиться быстро и качественно. Ничего особенного в этом не было, майор видывал десятки их, стоявших на тротуаре с переливающейся алой полосой вокруг бедер, что говорило о продажности, и сдававших напрокат свои девичьи прелести совсем недорого. Однако жрицу любви с Большого проспекта выделяло из их скопища отношение к жизни — она с нею прощалась. Радужное разноцветье вокруг голосующей стремительно потухало, и припарковавшийся неподалеку Сарычев осознавал, что отпущенное ей уже подходит к концу.
Нынче тяга к прекрасному полу была плохой: вот уже три водилы тормознули свои лайбы, но не томимые страстью, а в надежде заработать, и, не клюнув на женские прелести, разочарованно отчалили, а их носительница героически продолжила свое служение Венере на неласковом зимнем ветру. Наконец остановился здоровенный джип «тойота-раннер», в котором сидели двое коротко стриженных молодых людей, и, захватив замерзавшую жрицу любви, они покатили по направлению к Васильевскому острову. Движение было плотное — по Большому-то не очень разгонишься, — и, спокойно держась в пяти корпусах от джипа, Сарычев без приключений довел его до улицы Кораблестроителей. С нее «тойота» съехала на пустынную в такую погоду набережную и где-то около часа стояла неподвижно.
Наконец открылась задняя дверь, и сильным пинком жрицу любви, на которой были только чулки в черную клетку, выкинули на мороз. Что-то громко выкрикивая, она бросилась к машине, а джип отъехал метров на десять, и из него вылетела на снег какая-то интимная часть дамского туалета. Подхватив ее с мерзлой земли, обладательница чулок опять бросилась за отъезжавшей иномаркой, и весь цикл повторился.
Пробежав таким образом почти всю набережную, она свою экипировку большей частью вернула и дрожащими, негнущимися от холода руками натянула на себя мокрое от снега бельишко, надела свитер, джинсы и какую-то не по-зимнему легкую куртку, только вот с обувкой вышла незадача — сапог оказался в единственном числе. Она почему-то уже не плакала; кинув невидящий взгляд на джип, в котором, видимо, упивались увиденным действом, и опуская посиневшую босую ногу в снег на носок, она медленно поковыляла к парадной ближайшего дома-корабля. Ее всю трясло от холода, и Сарычев, мельком взглянув на идущую, уже знал продолжение — распростертое на земле, изломанное тело.
Хорошо зная, что участь ее предрешена и помочь ей уже не в его силах, он тяжело вздохнул и отвел глаза. Его сейчас больше занимали те двое в иномарке, которая повернула направо и остановилась около кафетерия, — видимо, утомленный экипаж решил побаловать себя кофием. Чтобы не светить «семака», майор припарковал его чуть вдалеке и, не запирая, направился к «тойоте». Он ощутил, как в нем опять просыпается Сволидор, и, раскрутив в животе ярко-алую лаву, которой название Яр, совместно с движением ноги направил огненный поток прямо в дверь джипа. Удар был настолько силен, что та глубоко ввалилась в глубь салона, искореженные петли лопнули и сразу же тревожно завыла сирена, а Сарычев, ощущая упоительный восторг ярости, уже встречал бросившихся на зов сигнализации любителей отмороженного женского тела.
К потешающимся над бедой людской Сволидор, разумея, что те живота недостойны, пощады не ведал. В мгновение ока стальной кулак Сарычева раздробил переносицу водителю джипа, и одновременно мощный удар коленом в пах заставил нижнюю часть его мужской гордости заскочить в брюшную полость. Без звука ухватившись руками за низ живота, он повалился мордой в притоптанный снежок, а его товарищ, потерявшись от увиденного, бросился бежать. Дико вскрикнул майор на древнем, понятном ему и Сволидору наречии и в прыжке легко достал беглеца ногой — ребром подошвы, ближе к пятке, в основание черепа. Хрустнули кости, из носа обильно полилась черная кровь, и тело любителя продажной любви на халяву расслабленно замерло.
Глянув на лежащих с отвращением, Сарычев почувствовал, что Сволидор уже ушел, и двинулся к «семерке». Свою совесть он нынче ощущал как указатель справедливого пути между добром и злом, и сейчас она была совершенно спокойна: глумящийся над слабосильным и убогим сам сожаления не достоин.
Между тем на город уже опустилась тьма холодного зимнего вечера, пошел снег, а когда майор приехал домой и под днищем стоявшего у помойки серого «мерседеса» увидел незапорошенные картофельные очистки, то подумал: «Давно, видно, сердечный, стоит». В салоне «сто восьмидесятого» никого не было, и Сарычев сразу понял, что ждут его или в парадной, а что вернее всего — в его же собственной квартире. Не торопясь, он запер машину и, уже подходя к своей парадной, вдруг услышал, как бьется сердце Стеклореза, притаившегося в прихожей, как раз неподалеку от двери в сортир.
Сергей Владимирович Калинкин в ожидании клиента истомился. Холодильник был угнетающе пустым, пальцы в резиновых перчатках мерзко затекали, и, когда он увидел, как «семерка» отвратительно-бежевого цвета припарковалась, настроение у мокрушника заметно поднялось.
Томиться оставалось совсем недолго: как только клиент поднимется, Сергей Владимирович впечатает ему в усатое рыло шестьдесят киловольт, потом отволочет его бездыханное тело в ванну и, расписав пищак, аккуратно смоет теплой водичкой спущенную кровь. Потом, не торопясь, аккуратно голову отрежет и упакует в специальный, заранее приготовленный мешочек, а обескровленный труп оттащит на кухню. Дальше все будет банально и неинтересно: через час из четырех открытых конфорок наберется газу столько, что когда маленькая черная коробочка, оставленная на столе, даст искру, то бабахнет так, что и самой-то кухни не останется, не говоря уже о каких-то там следах преступления. А после всего этого скорее к Гранитному, обменять отрезанное на баксы, — и домой, домой, сожрать чего-нибудь горяченького, и побольше.
