Мой разум на краю пропасти. Одно-единственное слово может скинуть его за этот край.
Отшвырнуть все прочь – какая приятная мысль.
Но я –
Я смотрю на Аю Отонаси.
Я собираюсь умереть вместе со всеми этими «грехами».
Я жестко давлю на собственную разрывающуюся от боли грудь.
Я должен приготовиться…
Следующая атака уже на подходе. Он сожрет меня, стоит мне лишь на секунду расслабиться.
…к главной атаке.
– Дайя, спасибо тебе за мэйл.
Коконе Кирино.
Кири идет ко мне.
– Это была всего лишь ловушка, чтобы заманить тебя сюда. А ты попалась, – выдавливаю я, стискивая себе грудь.
– Я знала, что это ловушка.
– Я так и думал.
И все равно она пришла – ее привели невероятные чувства, которые она ко мне испытывает.
Шаг за шагом она подходит ближе.
И с каждым ее шагом все новые воспоминания о нашем прошлом мелькают у меня в голове.
4 года – в детском саду мы ссоримся из-за какой-то конфеты, и она начинает плакать. Я тоже начинаю плакать, когда воспитатель меня ругает.
7 лет – мы на море; я спасаю Кири, бросив ей спасательный круг. Она плачет, я утешаю ее.
9 лет – во время праздника я нахожу ее сжавшейся в комочек на обочине и плачущей в свою юкату, потому что она потерялась. Я беру ее за руку и отвожу домой.
11 лет – чтобы надо мной не издевались одноклассники, я говорю ей разные гадости, от которых она плачет; позже я прихожу к ней домой и извиняюсь.
12 лет – Кири начинает прогуливать уроки, когда я говорю ей, что мне разрешили поступать в знаменитую частную среднюю школу. Она плачет от облегчения, когда я сообщаю ей, что не пойду туда.
14 лет – мы впервые поцеловались. Сразу после этого она разревелась; я не знал, что делать, и потому лишь гладил ее по голове, пока она не перестала плакать.
Почему-то в каждом из этих воспоминаний она плакала. Мои самые сильные воспоминания о ней – те, где она на меня опиралась.
Аах, как же это больно.
Каждое из этих воспоминаний превращается в атаку, которая пытается приковать меня к нормальной жизни. Каждое из них добавляет веса на мои плечи.
Пока я мучаюсь, Коконе Кирино подходит ко мне и останавливается перед соседним с моим креслом – перед оболочкой самой себя, созданной «Кинотеатром гибели желаний».
Я вижу ее лицо в ее двойнике.
Настоящая Кири склоняет голову чуть набок и заглядывает мне в глаза.
– Дайя, позволь мне ответить на твой мэйл.
И она…
– Я тоже тебя люблю.
…о б н и м а е т м е н я.
– Чт!..
Она же не может этого делать.
У нее не должно получаться заключать меня в объятия.
Когда она делает это, она тут же вспоминает ужасы своего прошлого, раны на спине и в конце концов сдается тошноте и рвоте.
И все же Кири обнимает меня.
Неужели она… сама справилась со своей травмой?
Однако Кири тут же отметает этот вариант.
– Знаешь, Дайя, я на самом деле совсем не поправилась. Я все равно чувствую себя уродиной и не знаю, что с этим делать.
Тогда – как же она меня обнимает?
– Но я поняла кое-что, – продолжает Кири. – Ты для меня все.
Ее шатает. Как она и сказала, она вовсе не справилась со своим прошлым; лишь терпя мучительную боль, которая грызет ее всю, она может держаться за меня.
Лишь так она способна меня обнимать.
– Я люблю тебя! Я люблю тебя! …Я… люблю тебя!
Да… чем мы ближе, тем сильнее раним друг друга.
Но что если бы мы смогли как-то пересилить наше прошлое, что если бы мы продолжали верить друг в друга?
Это было бы – то единственное, чего я желал бы превыше всего.
– Гг…
Еще одно воспоминание проплывает в моей голове – тот день, когда я решил изменить мир.
«Ты холодный».
Купаясь в вечернем солнце, паря в холодной красной реке, Кири отвергла меня. Я был беспомощен – даже обнять ее не мог; я был приговорен ощущать, как нашим телам становится все холоднее и холоднее.
Но если я могу обнимать ее…
Если я наконец-то, пусть с опозданием, могу согреть ее…
– У… гг…
К о к о н е.
Я* тоже хочу избавиться от этого груза!
Мне* правда можно просто быть самим собой? Я* сделаю для тебя все, К о к о н е. Я* ничего не пожалею, чтобы ты была счастлива.
К о к о н е продолжает.
– Я все для тебя сделаю, Дайя!
Наконец-то я беру себя в руки.
Хватаю ее за плечи и отталкиваю.
– Дайя?..
Кири готова сделать для меня все?
Я готов сделать все для Кири?
Оба утверждения верны.
И п о э т о м у - т о о н и н е и з л е ч и м о н е в е р н ы.
Они нездоровые – более того, аномальные.
Мы не всегда были такими; мы были нормальной парой; каждый из нас был совершено нормальным влюбленным, который не стал бы приносить себя в жертву и действовать исключительно ради другого.
Наше изменение – и есть доказательство того, что мы не смогли жить нормальной жизнью.
Мы продолжаем разрушать друг друга тем, что жертвуем собой друг ради друга. Такова наша реальность. Это тем более верно, если учесть ее заявление, что я для нее все.
Да. В конечном итоге – нам таки не вернуться.
Нам не вернуться в то время, когда наши отношения были чисты.
…У тебя есть желание?
Есть.
У меня есть желание.
Я хочу разнести этот богом проклятый мир, который запятнал все наши воспоминания.
В тот день, стоя в красной-красной воде, я поклялся:
«Я изменю этот мир».
Я не брошу моего нового себя.
Я не уберу эти серьги.
Вместо этого я выброшу те чувства, те воспоминания.
– Кири, – громко произношу я. – Научись жить в мире, в котором нет меня.
Таков мой ответ.
Слезы бегут по ее щекам.
Я отвожу глаза и хмуро смотрю на Кадзу.
…Я отбил его атаки. У него больше нет патронов.
Я гляжу на часы. Сейчас 23.44.
– Пора. Раздави «Кинотеатр» Кири. Иначе ты знаешь, что будет с Аей Отонаси.
– Какая жалость, – шепчет Кадзу. – Какая жалость, что все должно закончиться так.
На глазах у Кадзу тоже появляются слезы, он опускается на колени.
– Уу… гхх…
До Кири окончательно доходит, что заставить меня передумать невозможно. Она шатаясь отходит от меня к экрану.
Кадзу встает и направляется туда же.
Мой взгляд автоматически прыгает на экран.
«Я отдам все ради того, чтобы Дайя был счастлив, – с пустым лицом произносит Кири на экране. – Если я буду мешать тебе стать счастливым, тебе ведь будет легче отбросить меня, да?»
