– Да не буду я стрелять, – буркнул Алексей. – Сейчас я это… Растерялся просто.
– Растерялся, – задумчиво повторил охотник. – Это ты хорошо растерялся. Качественно. Я дробовик-то и не заметил.
– Он у меня всегда с собой, – напомнил Алексей. – Привык я к нему. Да и о Фродо память.
– Вот что, – сказал Григорий. – Оставь его, пожалуйста, в машине.
Кобылин нахмурился.
– Это еще почему?
– Знаю я Фродо… Вернее, знал. У него там в патронах наверняка по полкило серебряной картечи или что-то вроде того. Любил он такие штучки, светлая ему память. Но если ты шмальнешь картечью в переполненном баре…
– А-а, – Кобылин кивнул. – Понимаю.
Он открыл дверцу «шестерки» и бросил дробовик на сиденье. И в самом деле – мог бы и сам догадаться, что из такой штуки стрелять в помещении, где, кроме цели, есть невинные люди, – не стоит.
– Эт хорошо, эт правильно, – одобрил Борода. – А то, не дай бог, кто-нибудь там помянет оборотней не к месту, а ты опять растеряешься.
Алексею стало стыдно. Он почувствовал, как к щекам прилила горячая волна крови.
– Я же не выстрелил! – отозвался он. – Просто достал…
– И хорошо достал, – подхватил охотник, – просто загляденье. Но давай не будем дразнить гусей, ага? Там куча детей будет.
– Что ты со мной так… Как с бомбой замедленного действия? – обиделся Кобылин. – Как будто я в любой момент могу взорваться?
– А ты такая бомба и есть, – отозвался Борода. – Ты уж поверь, я много охотников видел. С виду тихий доходяга, а потом как полыхнет… Можешь ты взорваться, очень даже можешь. И использовать тебя в качестве наживки – глупость неимоверная. Хреновая из тебя наживка. А вот в других делах пригодился бы.
– И пригожусь еще, – с затаенной угрозой пообещал Кобылин.
– Наживка, – Борода хихикнул. – Ох, не завидую я тому, кто на нее клюнет.
– Да ладно тебе, – протянул Кобылин, окончательно смутившись. – Я просто достал…
– Все, – отрезал Борода, прислушиваясь к тихому гудению, доносящемуся из недр его огромной куртки. – Потом поговорим. Сейчас – идем. И помни – никакой самодеятельности. Слушай только меня и держись ниже травы тише воды. Идем.
Когда охотник повернулся, Кобылин быстро вытащил пистолет из кармана, сунул за пояс на место дробовика.
* * *
Вход в бар больше напоминал лаз в подвал: прямо с улицы вниз вели узкие каменные ступеньки, уходящие под дом. Спускаясь следом за охотником, Алексей внимательно осматривал каменную кладку стен – никак не мог понять, новая ли это отделка или входу в подвал столько же лет, сколько и самому дому.
Внизу оказалась крохотная площадка с широкой черной дверью из дерева. Над ней горела крохотная лампочка, не столько освещая вход, сколько подчеркивая окружающую тьму. Медная ручка, отполированная сотнями прикосновений, тускло блестела в полумраке. Алексей машинально посмотрел наверх, чтобы прочесть вывеску, но никаких надписей ни на двери, ни на притолоке не обнаружил. По спине скользнул неприятный холодок – то ли отголосок вечерней прохлады, то ли отзыв на неприятный комок, застывший в животе куском льда. Кобылин невольно прикоснулся к рукоятке пистолета за поясом и едва не вскрикнул – показалось, что в мертвом железе бился пульс.
Григорий обернулся, приложил палец к губам. Кобылин кивнул, и охотник взялся за медную ручку. С заметным усилием он распахнул тяжелую деревянную дверь и шагнул в облако табачного дыма. Алексей шагнул следом, запутался в черных занавесях, закрывавших вход, и ввалился в бар, едва не сбив охотника с ног.
За черными занавесями обнаружилась деревянная площадка с грубыми деревянными перилами. Ступеньки вели вниз, в огромный зал, занимавший едва ли не половину подвала под домом.
В зале было довольно темно – свет шел только от простых лампочек, свисавших с потолка на длинных проводах. Все свободное пространство было уставлено длинными деревянными столами и лавками, сделанными так же грубо, как и лестница. В центре, там, где было светлее всего, за столиками сидели люди. Остальной зал терялся в темноте, и Кобылин никак не мог разобрать – есть ли в баре еще посетители или десяток людей за центральным столиком это все, кто сегодня ночью решились прийти в это мрачное местечко.
– Давай, – шепнул Борода. – Спускаемся, устроимся где-нибудь с краю и осмотримся.
Алексей ступил на деревянные ступеньки и под их скрипучий аккомпанемент начал спускаться в зал.
Внизу, вдоль дальней стены, раскинулась длинная барная стойка, сверкающая хромом и неоновыми лампами. Она выглядела совершенно неуместной в этом темном подвале с аскетичными столами и лавками. За ней никого не было, но рядом с длинным рядом пустых стаканов примостился маленький музыкальный центр, мурлыкавший себе под нос что-то донельзя печальное.
Кобылин медленно спустился с лестницы и остановился, рассматривая центральный столик. За ним сидело человек десять – довольно шумная компания, что явно не в первый раз собиралась в этом месте. Ребята и девчонки на вид лет двадцати, не старше, говорили все одновременно, и над столом висел тяжелый гул разговоров. Одеты они были все по-разному, и Кобылин, ожидавший встретить общество любителей черной одежды, ощутил даже некоторое разочарование. Никаких черных плащей, темной помады и подведенных глаз – обычные ребята, отмечающие конец недели. Пестрые джемпера, кожаные куртки, джинсовки, майки с нарочито небрежными рисунками… Ни костей, ни черепов, ни перевернутых крестов. Может, Борода был прав и это на самом деле – порожняк?
– Пошли, – буркнул в ухо охотник. – Не стой столбом и не пялься на них.
Кобылин быстро отвел взгляд от шумной компании и шагнул в сторону – следом за охотником, пробирающимся сквозь частокол деревянных лавок.
Борода выбрал столик подальше от центра, там, где начиналась полутьма, и тяжело опустился на лавку, упираясь ладонями в стол. Алексей сел рядом, так, чтобы видеть и центральный стол, и барную стойку, за которой по-прежнему было пусто.
Едва он перевел взгляд на напарника, как из полумрака выступила грузная фигура и нависла над столиком. Кобылин потянулся к ремню, но это оказался лишь официант – весьма упитанный мужчина в бесформенном темном балахоне. Его широкое лицо с лоснящимися щеками окаймляла растрепанная кудрявая борода, из которой торчала зажженная сигарета. Он был похож если не на родного, то хотя бы на троюродного брата Григория.
Охотник и официант смерили друг друга оценивающими взглядами и, судя по хмурым улыбкам, остались довольны друг другом.
– Пива, – сказал Григорий. – Два.
