– Э, что, не видел, она в упаковке была? – У Генрика от возмущения прорезался акцент. – Стану я еще…
Он не нашелся что сказать, пыхтел, рокотал, и я помог:
– Руки марать…
– Да, правильно! Руки! Это и не моя вообще кукла, я ее тогда, в Москве, когда меня менты прижали, земляку одному в подарок купил! Шутка такая была, понял?
– Конечно! Конечно, понял! – Я приложил руки к сердцу и закивал головой. – С тех пор ты с ней и не расстаешься. Вдруг земляк где встретится? То-то похохочете!
Гена сник.
– Ну, как мне ее в казарме оставлять? Представь, зайдет кто-нибудь…
– Уборщица… – подсказал я, продолжая потешаться.
– Да, уборщица зайдет, а у меня эта мерзавка в тумбочке. Потом не отмоешься!
– Так ты ее все два года в ранце и таскаешь? – посочувствовал я.
Он вздохнул:
– Выбросить-то жалко!
– Не расстраивайся, – утешил я его. – Помогла же она нам сегодня. Может, еще разок-другой на что-нибудь сгодится…
Я не удержался и прыснул, вспомнив основное ее предназначение.
– Пойду, погляжу, не остыл ли расплав, – сказал Генрик, вряд ли успокоенный моими словами.
– Пора, – сообщил он, когда вернулся. – Еще горячо, но пройти уже можно, нога не вязнет.
Я вздохнул. Мое предложение «покататься немного на тележке» понимания со стороны руководства не встретило. По лесу-де, платформа не пройдет.
А попытаться-то нельзя, что ли? Тащи ее сейчас! Эх!..
Мы забросили за спину упакованные ранее вещи, проверили оружейные обоймы и заряд батарей и зашагали навстречу героическим свершениям.
Вот Новый год пришел. Порядки новые.
Колючей проволокой наш лагерь обнесен.
И все глядят на нас глаза суровые,
И каждый знает, что на гибель обречен…
Песня заключенных
Птички щебетали, солнышко сияло. Легионеры не видели вокруг ровным счетом ничего такого, что хоть отдаленно напоминало бы показанные Филиппу Игорем Игоревичем кошмарные пейзажи с загубленных онзанами планет. Должно быть, командование ракообразных захватчиков предпочитало жить в приличных условиях.
Как и любое другое.
Генрик, тем не менее, бдительности не терял. Останавливался часто, крутил головой из стороны в сторону, сканируя окрестности на предмет рачьего «амбре». Филиппу было приказано поступать так же, а ещё держать язычок болтливый за зубами, ушки – на макушке. Тот терпеливо поступал и держал, понимая, что стоит ему расслабиться, как неприятности тут как тут, живо нагрянут.
Заросли вокруг были не то чтобы густые, но какие-то несуразные, преодолению поддающиеся с трудом. Гигантские кусты дикой смородины перемежались сосновыми рощицами. По земле вилась трава наподобие высокого и чертовски липучего душистого горошка. И повсюду громоздились вросшие в землю гладкие булыжники – от маленьких, размером с кулак, до здоровенных – с хорошую избу. Были они выбелены дождями, изорваны трещинами и покрыты изумрудными нашлепками лишайников.
Красиво было вокруг, ничего не скажешь, а главное, летучие, кровососущие твари отсутствовали совершенно. Так, гудели какие-то жучки, но в атаку не бросались. Один ударился Филиппу в щиток, сложил крылышки и начал ползать кругами. Жучок не мешал, и стряхивать его Филипп не стал, решив: пусть себе ползает, все-таки здесь хозяин он, а не мы. Жук был черно-желтый, полосатый, мохнатый и напоминал не то шершня, не то шмеля.
«Шмеля?! – Филипп чуть не заорал. – Черт! Черт, черт и черт! А где же “Шмели”? Генрик говорил, что Братья посылали на обследование лаза-“штофа” трех роботов. Так ведь мы не обнаружили ни одного. Мы даже останков их не нашли. А на гладком полу пещеры любая мелочь бросилась бы в глаза. Ну, допустим, не пролетели они пещеру насквозь потому, что о “донышко” разбились; останки-то куда подевались?»
Филипп прижал подбородком клавишу шлемофона и сказал:
– Мастер сержант! Разрешите обратиться?
– Чего тебе? В туалет захотел?
– Нет. То есть да, но не в этом дело. Гена, а ведь «Шмелей» мы не нашли.
Генрик остановился. Повернулся к Филиппу и открыл рот. Не сказав ни слова, закрыл и поджал губы. Сел на камешек, похлопал ладонью рядом.
– «Шмели» оборудованы самоликвидаторами, – пробормотал Саркисян задумчиво. – Так же, как и любое сложное оборудование Братьев, имеющее хотя бы незначительный шанс попасть в неподходящие руки. Роботы, понятно, сгорели без следа, поэтому мы их и не нашли. Проблема заключается в другом: что их заставило привести заряды в действие? Не столкновение же с прозрачной стенкой? Онзанам «шмелей» не взять, это уже проверено. – Он покачал головой. – Что мы с тобой проглядели, а, Капрал?
– Или кого, – уточнил Филипп. – Гена, а ведь оно могло и нас изловить. Подумать только, Гена, оно же, наверное, всю дорогу по пещере за нами кралось! Ползло, облизывалось, и думало: «Вон того, толстенького усатенького сержанта я на первое сожру, а того вон дьявольски красивого, идеально сложенного рядового – на второе!»
– Смейся, смейся! Посмотрю, что ты запоешь, когда мы обратно возвращаться будем, – проскрипел Генрик. – Красивенький!.. Ладно, пока замнем, двигаем дальше. С пожирателями роботов потом разбираться будем.
Далеко уйти не довелось. Скоро смородиновые кусты стали мельчать, сосны вовсе перестали попадаться, и перед ними открылся вид на лагерь онзанов.
Лагерь располагался в самом центре не слишком крупного и не слишком древнего метеоритного кратера. Время еще не успело сгладить вывороченный колоссальным взрывом кольцевой гребень. Подобно настоящей крепостной стене гребень окружал расчищенную и выровненную площадку размером со стадион. В дополнение к естественной преграде площадка была обнесена забором из самой настоящей колючей проволоки – с частыми длинными трехрогими шипами. С первого взгляда было понятно, для кого эта проволока натянута. Вернее, против кого. Потому что лагерь был наполнен преимущественно не онзанами, а человекообразными существами. Худенькими чернолицыми людьми, одетыми в синие балахоны и подпоясанные канареечно-желтыми ремешками.
Слева дымили двумя высокими трубами приземистые строения фабричного вида; каменные, с широкими, окрашенными в серый цвет воротами. Ворота были распахнуты, из них выползал чумазый паровозик, тянущий несколько платформ, заваленных мотками свеженькой «колючки».
В дальнем от легионеров конце лагеря парили грязно-зеленые лужи, вероятно, те самые страшные ферментационные баки. Вокруг луж неторопливо прохаживались человечки-«повара» с лицами, обмотанными синими же тряпками. Никто, между прочим, их не погонял, никто за ними не присматривал.
