Насколько просто ты исполнишь задачу, настолько сложно тебя будет опознать в качестве серьезного разведчика. А насколько трудно тебя будет вычислить, настолько тяжело тебя будет поймать. Так всегда. Только на моей службе по-простому не сработаешь и по-настоящему простыми способами цели не достигнешь. Сделать хоть что-то по-настоящему просто в моем деле — очень сложно. Мне почти все время приходится нагонять на запредельно сложные задачи одни лишь видимости простоты, почти постоянно приходится исполнять задачи с расчетом на чужие глаза и с показной нечеткостью, путающей мои следы и чужие мысли. С вида мне не так трудно туманить всем глаза и мутить рассудок. Но все только — с вида. Показать противникам примитивные помыслы на месте продуманных во всех тонкостях и тщательно спланированных операций с неподозрительной очевидностью — крайне трудно. Такие вещи даются мне тяжелее всего — ведь я действую обдуманно, ведь мои движения оточены. Конечно, кажется, что профессионалу под непрофессионала подкосить — раз плюнуть. А нет. Я же должен сначала сбить ход мыслей себе, а только после — таким крутым контрразведчикам, как Шлегель. Мне нужно сохранять разум ясным, незамутненным навыками и привычками, всегда — все время. Тогда мое подозрительное поведение выглядит так, словно оно в порядке вещей. Я вроде случайно попадаю в спорные ситуации, ухожу от слежки, вроде не стараясь уйти. Я и сейчас себя такой видимостью закрыл, как туманом, и защитил, как крепостной стеной. А скоро я стану поступать еще непонятнее — настолько нагло, что никак неожиданно, и настолько глупо, что неподрасчетно… с вида нагло и глупо, а на деле — осторожно и осмысленно.
Эх, на что только не пойдешь ради чистой любви — даже на грязный грабеж! Правда, моя любовь не такая уж и чистая, а мой грабеж не такой уж и грязный. И вообще — все наоборот… Это не грубый грабеж, а — тонкая операция, и не высокая любовь, а — низкая страсть, снесшая мне голову. Не буду я себе врать! Отправила меня моя страсть на передовую в виде зверюги простой, пусть и разумной! Будь честен — не с другими, тогда хоть с собой! Такое у меня кредо! Так я защищаю себя от тумана, нагоняемого мной на всех вокруг! Нам всегда следует помнить, что наше оружие, направленное против врага, при ничтожной нашей неосторожности поражает нас. Изображая перед врагом друга, а перед другом врага, можно забыть, кто — друг, а кто — враг. Попробуй не запутайся, кто ты, где ты, с кем и когда… я ведь под десятью лицами говорю на десяти языках с десятью людьми из десяти стран.
Пора мне сворачиваться — не собираюсь я ждать, когда за мной придут. С банками покончено — пора к банкоматам. Теперь надо обойтись без задержек. Стоит специалистам разобраться с моей махинацией — мой счет, точнее счет незнакомого толстяка, заблокируют. Да и о подходах к аппаратам, и о доступе к деньгам подумать надо. Правда, что думать? Я знаю данные счета и аппараты, стоящие в плохо просматриваемых со стороны зонах. Аппараты оснащены передатчиками на аккумуляторах — с такими проблем нет. Я сигнал с такого передатчика запросто перебью — перекрою помехой на частоте, определенной моей техникой. Пройду невидимкой!
Незаметно бросил пропуск Томаса около проходной. За моей спиной сошлись створы стеклянных дверей, впустивших бедняка и выпустивших богача.
Нужно торопиться. Сейчас полным ходом идет анализ взлома системы важного военного объекта. И задействованы сильнейшие специалисты — такие, что мне и не снились. Скоро они завершат анализ и переустановят систему защиты. Тогда мне ее точно не взломать. Не справится с ними Швед в одиночку.
Допустим, даже справится Швед — сделает достойную «открывалку», все равно не выйдет у меня систему открыть. Шведу нужно точно знать, какую систему он должен осилить. А я, без участия государства, не смогу достать для него данные системы — требования к «открывалке». Вся надежда на прежнюю защиту… на то, что Швед сделает подобие моей прежней «открывалки», предоставленной мне государством. Я не могу применить государственную снова. Наши не должны связать мои действия со мной, а чужие — с нашими. Запутаю я всех. Главное, — мне не запутаться.
Седой поляк захлопнул чемодан и пожал мне руку, а я захлопнул дверцу машины и выжал газ. Только Игорь Иванович голосом совести кричит мне вслед: «Слава, ты не с катушек слетел — ты с цепи сорвался!». Но голос затихает, Игорь Иванович отстает, остается далеко позади, скрывается из вида.
Вечер стягивает предгрозовое небо глухой мглой. Ночь надвигается с ненастьем. Только я озаряю сумеречное небо сиянием. Я снаряжаюсь в поход, как в полет.
Мне кажется, что я мыслю трезво, но такие мысли диктует дурман, заполонивший мою голову, заполнивший сознание. Голова кружится, и я не замечаю царящей кругом грязи и тесноты. Я словно не протиснулся в простенок, а проломил стены. Словно не прополз через темную трубу, а пролетел сквозь ночное небо. Бегу через канализацию, и брызги зловонной замутненной воды кажутся мне чистой утренней росой. И тяжелый автомат, бьющий по спине, — легок, как перышко.
Расправил крылья и полетел. Прямо к трубе, ведущей вверх, в высокое небо. Сбил засовы решетки, перекрывающей путь. Сбросил решетку вниз. Прыгнул, цепляясь за прутья. Подтянулся, пробираясь в трубу.
Крылья пришлось сложить. С тяжкими усилиями карабкаюсь в узкую горловину. Перчатки и протекторы не слишком ощутимо помогают, но я упорно продвигаюсь вперед, взбираюсь вверх, распирая проржавевшие стенки трубы похолодевшими руками.
Меня не ждут — не ждут от меня такого нахальства. Я пройду. Пройду сюда и уйду отсюда. Уйду с ней!
Ворвался в коридор, врезался в дверь, влетел в стекло… Она сидит на кровати — острые колени поджаты к груди, охвачены тонкими руками, голова опущена. Она подняла на шум склоненную голову, направила на меня печальные глаза. Я ударил дверь с такой силой, что чуть не вышиб, что меня чуть не сшибло. Пошатнулся и прорвался в изолятор, подхватил девушку и…
— Я пришел за тобой! Я заберу тебя!
Она, совсем слабая, упала мне на грудь — ее волосы пролились на мои плечи золотистым дождем, и я задержал дыхание, обмирая. Прочухался, поволок ее прочь. Споткнулся, когда ее руки судорожно сцепились на моей шее.
Остановился резко. Черт… Я чуть не забыл…
— Что с тобой делали?! Что тебе кололи — химические препараты или еще что?!
Она в ужасе подняла на меня глаза, пытаясь всмотреться в мое закрытое маской лицо…
— Я не знаю…