Глава 9
Не стоило заходить в первую попавшуюся точку, из кормежки здесь только орешки-сухарики, кот хоть и всеядный, но даже для него такая диета – это уже слишком. Но зато тут чисто и откровенных забулдыг не видать. То есть народ накачивается, причем некоторые весьма активно, но при этом ведут себя прилично, никто не шумит, а Карату сейчас, как никогда, нужна тишина.
Оно и хорошо, что бар простенький. Грохочущей живой музыки нет, и это здорово. В центровых заведениях ее, должно быть, полно, но туда Карата не пустят, нужен пропуск или морда, которую все местные халдеи знают до последней морщинки. Всем прочим вход категорически заказан, хоть мешок споранов выложи. Местные надежно ограждены от пришлых, которые приходят отовсюду с бешеными глазами и чуть что, хватаются за ножи.
Хотя насчет мешка – может, и выгорит номер. Это ведь не та истинная аристократия старого мира, это шушера, гнилыми зубами выгрызавшая себе место под здешним неласковым Солнцем. Поближе к спокойному стабу и крутому ксеру, который может стать ключевым гвоздем для скрепления деталей будущего благополучия. Они помнят себя нищими и босыми, созерцание чужого богатства моментально оживляет неприятные воспоминания и заставляет трепетать перед его обладателем.
Мешок споранов Карату не помешает. Лишнего ему не надо, просто с долгами рассчитаться и свалить отсюда подальше. Будет искать стаб с другими порядками, может, где и найдет. Не везде же такое вонючее болото, ведь в этом случае и жить не захочется. Оно понятно, что люди, трудом которых создавались основы здешнего благополучия, имеют право на привилегии. И не подпускать к кормушке людей со стороны, заявившихся на все готовенькое, тоже правильно.
Но это можно делать по-человечески, а не так топорно и гадко.
За стойкой полным-полно свободных мест, но кто-то из посетителей решил присесть рядом. Слева, потому что справа никак, там кот расположился и посматривает на всех столь нехорошо, что народ приближаться опасается, а бармен даже предлагал послать за валерьянкой и налить за счет заведения. Видимо, боится, что немаленький зверюга слабонервных клиентов распугает.
– Не помешаю? – вежливо поинтересовались слева.
– Уже помешал, – невежливо ответил Карат и отхлебнул из бокала.
Баночное брать не стал, тут, у них, оказывается, имеется своя пивоварня. Не жизнь, а сплошная малина и вывезенные из ограбленных кластеров деликатесы. Глупо давиться консервантами, если имеется живой продукт.
– Меня зовут Рэм, а ты, Карат, можешь не представляться.
– Я и не думал, – равнодушно произнес он и покосился налево.
Мужчина лет тридцати семи плюс-минус пару годков, а то и все пять, очень уж неопределенный какой-то. На редкость высокий, должно быть, под два метра, а Карату не так уж часто приходится ровно смотреть кому-то в глаза или, тем более, поднимать взгляд ради этого. Лицо ничем не примечательное, просто человек из толпы, разве что желваки гуляют как-то бойко, будто живут своей жизнью, не обращая внимание на то, говорит ли хозяин, жует или вообще ничего не делает. Мускулатура не атлетическая, но выглядит крепко сбитым, тренированным, далеко не рохля, угадывается не последний боец. Такого невозможно представить за прилавком кондитерского магазина, клерком в офисе или с метлой дворника. Гражданская одежда не может скрыть выправку бывалого солдата, даже странно видеть такого человека без оружия и формы, образ явно незавершен.
– Пивом ты свои печали не зальешь, понадобится что-нибудь покрепче.
– Чтобы залить мои печали, нужна жидкость для заправки огнемета. Но она поможет лишь временно, утром все вернется на круги своя. Так что поищи другого собутыльника.
– Я не пить пришел, а поговорить.
– Тут словоохотливый бармен, вот с ним и поговори.
– Его зовут Рикки, настоящее имя Эдуард, пятьдесят семь лет, в прежней жизни содержал богемное заведение, предназначенное исключительно для представителей особого рода меньшинства, которое в определенных кругах является большинством. И сам… гм… тоже представлял и активно продолжает представлять это непростое меньшинство. С симпатичными молодыми людьми вроде тебя он всегда словоохотлив, а вот со мной говорить ему не в радость – я возрастом не вышел, да и воспитан приличным человеком. Так что это собеседник не для меня, увы.
– А ты попробуй, вдруг найдется что-то общее.
– Даже не найдется, я заматерелый гомофоб.
– Да? А чего же тогда по сомнительным барам шастаешь?
– Ты намекаешь на распространенное заблуждение, что все гомофобы являются латентными представителями того самого меньшинства?
– Заметь, я ни на что не намекал, ты сам выдал свою подноготную.
– Но ведь при этом четко сказал, что считаю это заблуждением.
– А по сомнительным барам все же ходишь.
– Ты нужен мне, а я тебе, вот и пришлось заглянуть.
– В свете только что высказанного подобные слова меня настораживают. Точно уверен, что ты именно гомофоб? А то мало ли, люди нередко в терминах путаются.
– Ты подал прошение на аудиенцию и изложил там причины, по которым тебе требуется помощь Карбида. Вот только твоя бумажка до него не дойдет, все просьбы от таких, как ты, отметаются на уровне личного секретаря.
– Вот ведь сука крашеная!..
– Не оскорбляй самок собачьего ряда подобными сравнениями. То есть ты написал в пустоту, но пустота не ответит и не поможет, так что не жди манны с небес. А я не пустота, у меня есть возможность сделать так, что твой друг окажется на ногах в кратчайший срок и при этом будет блестеть, как новенький самовар. И ни ты, ни он не останетесь ничего должны, Полис обнулит все финансовые претензии. Тебя все еще волнует, настолько ли я закоренелый гомофоб, или появилось желание сменить тему?
– Ради Шуста я готов поговорить даже с этим барменом. Но только поговорить.
– Тогда давай перестанем кривляться, мы оба слишком взрослые для клоунады, к тому же у тебя плохое настроение, а у меня его вообще не бывает.
– Почему?
– Что почему?
– Почему у тебя не бывает настроения?
– Я же сказал, что достаточно кривляния.
– А я не кривляюсь. Я знаю, что просто так в этом мире ничего не дается, тебе от меня что-то нужно. И сильно подозреваю, что, согласившись на твое предложение, впоследствии я могу сильно об этом пожалеть. Хотелось бы знать, что ты за человек, это кое-что упростит. Так почему?
– Половина грехов этого места давит мне на спину. А может, и все три четверти. Настроение от такого ни к черту, и это хронически, потому как грехов становится все больше и больше, их количество не собирается снижаться. Сколько тебе лет, Карат?
– Пусть будет двадцать восемь.
