— Чё-о надо?
— Нам бы увидеть Шестерню. Моему приятелю нужна маленькая операция. — Мучи широко улыбнулся, показывая жёлто-коричневые зубы.
Не говоря ни слова, девочка повернулась к посетителям спиной и двинулась в глубь прихожей. Расценив этот жест как разрешение, Мучи и Бенджамиль осторожно вошли следом. Автоматическая дверь с протяжным скрипом скользнула на место, и спутники оказались в длинном захламлённом коридоре. Стены его, оклеенные старыми люминофорными обоями, тускло светились, окружая слабым сиянием криво-косо развешанные полки из пожелтевшего полупрозрачного пластика. Разнообразные сюртуки, френчи, плащи с пелеринами, частью совсем новые, частью совершенно заношенные, пестрыми гроздьями висели на вверченных прямо в стену ржавых шурупах. В простенке, напротив этого цветного хлама, стояла погнутая рама от инерпеда. Под потолком, точно электрические провода, были натянуты капроновые верёвки, а у самой притолоки самозакрывающейся двери Бенджамиль заметил настоящую медную рынду на затейливом кронштейне. Если покрытый зеленью окисла раритет — подлинник, то его хозяин — престранный тип. Повесить такую дорогую, коллекционную вещь в качестве банального звонка!
Девочка открыла одну из дверей, велела посетителям «ждать тут» и уплыла, гордо выпятив круглый живот.
Бенджамиль и Мучи остались вдвоём в большой пыльной комнате среди нагромождения всевозможной мебели, поставленной как попало и закрытой балахонами полиситановой плёнки.
— Странная девочка, — слегка поёжившись, сказал Бен. — Интересно, кто она?
Мучи, ухмыльнувшись, пожал плечами:
— Живёт здесь. Может, дочка, может, потаскушка, а может, то и другое сразу.
Вероятно, батон имел в виду отношения между пигалицей и загадочным доктором.
— Совать нос в чужие дела вообще-то не в моих привычках, — решительно сказал Бен, — но, по-моему, ей ещё рано иметь детей.
— Каких детей? — простодушно осведомился Мучи. — A Это? — Засмеявшись, он обрисовал ладонями округлость живота. — Это просто платье специальное. Мода такая, понимаешь, из Сити идёт, до нас уже добралась. Теперь половина малолеток таскается с дирижаблями вместо пуза, говорят — очень сексуально, а на мой вкус, так полное дерьмо.
В коридоре послышались шаги.
— Вот и старина Джос, — шёпотом сказал Мучи, и Бенджамилю стало нехорошо.
В комнату, слегка косолапя и сутулясь, вошёл мужчина. Он был так огромен, что, проходя в дверь, слегка пригнул голову. Лицо его, казавшееся маленьким в сравнении с непомерным корпусом, радушием не светилось и ничего хорошего не предвещало. Судя по всему, это и был Джозеф Шестерня собственной персоной. Остановившись в трёх шагах от оробевших приятелей, человек сунул руки в карманы брюк и мрачно уставился на посетителей глубоко посаженными недобрыми глазками.
— Извини, что мы без звонка, Джос, но моему приятелю нужна маленькая операция… — зачастил Мучи.
— Ты кто?! — Маленькие глазки брезгливо смерили батона с головы до ног.
— Я? — Оборванец совсем растерялся. — Я Мучи… Мы же это… помнишь? Ну ещё когда Касим был, у которого пальцев не хватает…
Шестерня наморщил покатый лоб, но имя Касим ему, похоже, было знакомо, и жутковатый эскулап повернулся к Бену:
— А это кто? — Он вытащил из кармана руку и ткнул в сторону Бенджамиля мосластым пальцем.
— Это мой друг, — поспешил объяснить Мучи. — У него клещ в спине… активный. Достать бы…
Шестерня хмыкнул.
— Достать можно, — сказал он, изображая на лице зверское подобие улыбки, — две сотни монет по прейскуранту.
Бенджамиль беспомощно посмотрел на Мучи.
— У меня есть почти пол-литра жидкости от насекомых, — неуверенно предложил батон и осёкся под строгим взглядом Шестерни.
— Жидкость залей себе в задницу, — сказал Джозеф. — Нет монет, нет и разговора.
— Но ведь операция-то совсем пустяшная, — попробовал канючить попрошайка.
— Пустяшная, — согласился Шестерня, — но если я стану бесплатно вырезать клещей из всякой уличной жопы, то скоро сам окажусь на тротуаре с голой задницей. Или гоните деньги, или выматывайтесь к чёрту.
— Я мог бы перечислить деньги на ваш счёт, когда вернусь домой, — просительно сказал Бен, понимая, что его предложение звучит смехотворно, — скажем, три сотни марок за рассрочку, а сейчас у меня действительно ничего нет.
В подтверждение своих слов Бенджамиль сунул руки в карманы и одним движением вывернул их наизнанку. Пакетик с восемью красными как кровь таблетками, мягко стукнулся об пол.
— Что там у тебя? — кося вниз нарочито равнодушным глазом, спросил Джозеф.
Бенджамиль нагнулся, подобрал с пола пакетик и протянул Шестерне. Тот взвесил упаковку на широкой ладони, выковырял из неё один маркированный эллипсоид, понюхал, потом лизнул и удовлетворённо кивнул головой. Затем этот невероятный последователь Авиценны вытряхнул из пакета ещё три таблетки и опустил их в карман.
— Пойдёт, — коротко сказал он, возвращая Мэю остальные таблетки.
— Берите, берите всё! — взмолился Бенджамиль. Он совсем позабыл про эти чёртовы таблетки.
Шестерня опять хмыкнул, и пакетик с остатками стимулятора перекочевал в карман его брюк.
— Джизбелла, — заорал он в сторону двери, — разбуди Сандру! — И добавил, обращаясь к Бену: — Пошли.
— А ты, — Джозеф ткнул пальцем в сторону Мучи, — стой здесь да держи свою задницу подальше от моих стульев.
— Хорошо, Джос, — покорно согласился батон. — Разве я без понятия?
Шестерня, шевеля вислыми плечами и лавируя между полиситановыми айсбергами, двинулся в противоположный конец комнаты. Там он открыл неприметную дверь в стене и поманил за собой Бенджамиля.
Операционная всё-таки оказалась отделана белым кафелем, не таким ослепительно-белым, как в фантазии Бенджамиля, но хотя бы достаточно чистым. Окна были занавешены плотной тканью, посреди комнаты возвышался стол на железных ножках, над столом висели светильники невиданного фасона, сбоку притулилась пара столиков пониже, накрытых широкими салфетками в жёлтых акварельных разводах.
— Раздевайся! — скомандовал Шестерня, направляясь к одному из низких столиков.
Бен оторвал глаза от операционного стола и начал расстёгивать куртку.
Шестерня возился с какими-то инструментами.
— А куда класть одежду? — спросил Бенджамиль, оглядываясь по сторонам.
— На пол.
Бенджамиль аккуратно сложил френч и рубашку возле ботинок, немного замявшись, снял брюки и обречённо спросил:
— Носки с трусами тоже снимать?
— Угум.
