– Фанатики, разумеется. Для фанатиков цель оправдывает средства. Суми один из них. А карьеристы ничем не лучше фанатиков. Я знал людей, способных на самые аморальные действия, если только они пойдут им на пользу. А кроме того, существуют циники, потерявшие всякую надежду, которые выполняют любые приказы неохотно, но вполне эффективно. – Он снова спрятал трубку в карман. – Но больше других, Абрам, можно пожалеть так называемых реформаторов, которые сознательно служат коррумпированному режиму. Если взвесить грехи всего человечества, их доля окажется самой тяжелой. Таким душам прямая дорога в ад.
Ты долго думал над этим, верно? – спросил ван Зейл.
– Возможно, даже слишком долго. Но я очень боюсь погибнуть ни за что, Абрам.
Ван Зейл погрозил ему пальцем.
– Никогда не пытайся одурачить своего адвоката, Антон. Больше всего ты боишься утащить за собой других.
– Ты прав, – признался Верещагин.
После молитвы Санмартин направился из церкви домой вместе со своей семьей. Он нес Хендрику, которая в свою очередь держала в руках куклу.
– Позвонить Хансу? – спросил он у жены.
– Позвони, – согласилась Брувер.
Лицо Кольдеве появилось на маленьком экране видеотелефона.
– Как проходят выходные, Рауль? Ты хоть осознал, что твой отдых впервые выпал на уик-энд?
– Почему ты задержался прошлой ночью, Ханс? – поинтересовалась Брувер.
– У нас было небольшое плавание при луне.
– Переправа через реку на катерах-амфибиях, – объяснил Санмартин.
– Проще, чем спуск с холма на лыжах, – добавил Кольдеве.
– Что ты можешь знать о лыжах, Ханс? – ехидно спросила Брувер.
– Ты, конечно, шутишь. Я вырос в Тюбингене, который, как-никак, расположен в тени Альп. – Кольдеве кашлянул. – Ну, выражаясь фигурально.
Брувер и Санмартин посмотрели друг на друга, ожидая продолжения в том же духе.
– Я твердо знаю, что, когда снег стает, подножие склона для начинающих – лучшее место, где можно насобирать хоть мешок растерянной за сезон мелочи.
– Это напоминает мне разговоры Хендрики с ее котенком, – заметила Брувер. – Ханс, где ты был вчера вечером? Нам тебя не хватало.
– Было много дел, и я не мог оторваться. Конечно, нужно было позвонить…
– Безусловно, – подтвердила Ханна.
– Приношу свои извинения. – Кольдеве опустил голову в притворном раскаянии. – Как прошло шоу?
Санмартин покосился на жену.
– Ну, университетский джаз…
– Университетский оркестр, – поправила мужа Ханна.
– Один черт. В их команде «Голубая ночь» и в самом деле собрались одни голубые. А так как я сопровождал саму мадам спикера, пришлось облачиться в костюм.
– Ты в нем отлично выглядишь. Что они играли?
– Главным образом американские классические пьесы. Как называлась та, которая мне особенно понравилась? Не Гершвин, другая?
– Она называлась «Турецкое рондо в стиле блюз», и ее написал Дэйв Брубек. Откровенно говоря, Ханс, с ним невозможно никуда ходить. Ни с того ни с сего он вдруг начал возиться с карманным компьютером.
– Мне понадобилось произвести подсчет боеприпасов, – объяснил Санмартин.
– Подсчет боеприпасов! Я чуть сквозь землю не провалилась! Мне казалось, что пара рядом с нами умрет на месте, – фыркнула Брувер.
– Мне тоже казалось, что я умру, пока ты не прекратила тыкать мне в ребра, и не начала смеяться, – заметил ее супруг. – Серьезно, Ханс, сначала оркестр, а потом? Рано или поздно кому-нибудь на этой планете придет в голову поставить балет!
– Только не это! – с искренним ужасом воскликнул Кольдеве.
– Он делает это нарочно, Ханс! – снова начала жаловаться Брувер. – Ему кажется, что я мало улыбаюсь! Я хочу…
– А я хочу, – твердо прервал ее Санмартин, – чтобы мы больше времени проводили вместе.
– Ну, если ты сам не смог прийти, то прислал бы по крайней мере свою подругу Марту, чтобы не пропали оба билета, – упрекнула Ханна Кольдеве, чтобы сменить тему.
– Я больше не вижусь с Мартой, – притворно опечалился Кольдеве.
– Что? – воскликнула Брувер. – Ханс, что случилось?
Кольдеве отвел взгляд.
– У нас все разладилось, и я сказал, что нам лучше прекратить встречаться. Марте это не слишком понравилось.
– Могу себе представить. Я бы дала тебе по физиономии, – хмыкнула Брувер..
– Так она и поступила.
Санмартин положил ладонь на руку жены.
– Поговорим завтра, Ханс.
– Простите, что пропустил шоу. – Кольдеве прервал связь.
– Как он мог так поступить? Девушка любит его по-настоящему! – «Девушка» была одного возраста с Брувер, но она смотрела сквозь пальцы на такие вещи. – Марта должна была позвонить мне. Я бы всыпала Хансу по первое число, будь уверен!
– Вряд ли Марта сочла бы удобным звонить тебе. Это ведь не государственное дело.
– Я и забыла, что у нас нет личной жизни, – усмехнулась Брувер. – Думаешь, на сей раз Ханс бросил бедную Марту по серьезной причине?
Санмартин вздохнул.
– Я надеялся, что мы сможем отложить дела до понедельника. – Он подошел к своему компьютеру и отпечатал две копии с одного файла. – Вот. Для тебя и Альберта. Ханс уже видел это.
– А что это такое? – спросила Брувер, подозрительно глядя на верхнюю страницу.
– Верхний документ – расшифровка пленки, присланной Хироси Мидзогути. Хироси – слепой лейтенант, которого мы отправили на Землю. Мы просили его сообщать о тамошней ситуации. А на нижнем листе – копия инструкций, выданных Опекунским советом адмиралу Хории. Нам удалось вытянуть сведения из его компьютера – пожалуйста, не спрашивай, каким образом. Тут на целых четыре слоя эвфемизмов, но зловещий смысл достаточно ясен. И наконец, отрывки рабочих записей Мацудаиры. Очевидно, он ведет нечто вроде компьютерного дневника. Один из его подчиненных встревожен не меньше нашего, и он допустил Тимо Хярконнена к компьютеру Мацудаиры. Тимо понадобилось два часа, чтобы проникнуть в файлы. Мацудаира не слишком заботится о секретности – он предельно откровенен.
– Что все это значит? – осведомилась Брувер.
– Ты и Альберт прочитаете все, а потом мы это обсудим. По-моему, я понял, что это значит, но хочу, чтобы ты самостоятельно сделала выводы. – Он печально улыбнулся. – Большинство правителей расстреляли бы вестника, принесшего такие плохие новости.
– О Боже! – вздохнула Брувер, прижимая к себе пакет. – Бедная Марта!
Африканерское движение сопротивления началось с группы студентов философского факультета Зейд-африканского университета. Впрочем, лишь немногие из них продержались там хоть сколько-то долго – философский факультет не обучал правилам политической борьбы, а им больше нравилось до хрипоты спорить друг с другом и со всеми остальными, пренебрегая всеми правилами осторожности. Однако их места заняли более молодые и энергичные студенты других факультетов. Они-то и образовали ядро движения.
