– Полегче, Салливан, – говорит Рингер и сплевывает сгусток крови размером с мячик для гольфа.
Толкаю Салливан на скамейку и ору ей в ухо:
– Приготовься к прыжку!
Она ничего не говорит, только таращится на мое окровавленное лицо. Микроскопические дроны останавливают кровотечение, хаб вырубает болевые рецепторы. Я, может быть, и выгляжу ужасно, но чувствую себя превосходно.
Пробираюсь в кабину и бухаюсь на место второго пилота. Тот мгновенно меня узнает.
Это лейтенант Боб. Тот самый, которому я сломала палец во время «побега» с Бритвой и Чашкой.
– Мать твою, это ты! – вопит он.
– Прямиком из могилы! – кричу я, и это не в переносном смысле. Показываю пальцем в ноги. – Сажай нас!
– Пошла ты!
Реагирую не задумываясь. Хаб все решает за меня. И это самое жуткое в двенадцатой системе: я больше не знаю, где кончается она и начинаюсь я. Не человек и не инопланетянин, то и другое. Что-то во мне освободилось, вырвалось на волю.
А потом до меня доходит: самое ценное у любого пилота – зрение.
Я срываю с него шлем и бью большим пальцем в глаз. Боб дергает ногами, пытается схватить меня за руку. Вертолет ныряет. Я перехватываю кисть и кладу обратно на рычаг, а сама начинаю «подпитывать». Дарю вместо паники – уверенность, вместо страха – покой, вместо боли – комфорт.
Боб у меня как на ладони, и я знаю, что он не собирается изображать из себя камикадзе. Мне ясны желания, в которых он даже себе не признается, и желания умирать в нем нет.
И еще он уверен, что без меня ему не выжить.
Зомби был прав, когда много месяцев назад сказал, что из всех убежищ во времена апокалипсиса пещеры Уэст-Либерти – самые крутые.
Неудивительно, что глушитель-священник остановил свой выбор именно на них.
Галлоны пресной воды. Целая пещера с консервами и сухими продуктами. Лекарства, постельные принадлежности, канистры с топливом, бензином и керосином. Одежда, инструменты, а взрывчатки и оружия столько, что хватит на небольшую армию. Идеальное убежище, даже уютное, если не обращать внимания на запах.
Пещеры Огайо провоняли кровью.
В самой большой хуже всего. Она глубже остальных, там сыро и очень плохая вентиляция. Запах не выветривается, да и кровь никуда не делась. При свете фонарей каменный пол до сих пор отливает малиновым цветом.
Бойню он устроил именно в этой пещере. Лжесвященник либо взорвал здесь осколочно-фугасный снаряд, либо потрошил свои жертвы одну за другой. Возле стены мы нашли спальный мешок, стопку книг (включая потрепанную Библию), керосиновую лампу, мешок с туалетными принадлежностями и четки.
– Из всех пещер он выбрал именно эту, – выдыхает Зомби. – Проклятый псих.
– Он не псих, Зомби, – говорю я. – Он больной. Его еще до рождения инфицировали. Об этом лучше так думать.
Зомби медленно кивает:
– Ты права. Так лучше.
Мы обработали и перевязали рану пилота Боба, ввели ему антибиотики с лошадиной дозой морфина и оставили с Кэсси и детьми в одной из пещер. Сегодня Боб уже не сможет никуда полететь. Дотянул до пещер на пределе своих возможностей, но я сидела рядом и держала его в спокойном сосредоточенном состоянии. Его балласт и якорь.
Мы с Зомби возвращаемся по узким переходам на поверхность. Он бредет, опираясь на мое плечо, неловко переставляет раненую ногу и с каждым шагом морщится. Я мысленно делаю заметку – не забыть осмотреть рану перед уходом. Пулю лучше извлечь, но боюсь, что эта операция принесет больше вреда, чем пользы. У нас есть антибиотики, но риск заражения все равно велик, а если задеть артерию, то вообще катастрофа.
– Вниз ведут всего два прохода, – говорит Зомби. – Это нам на руку. Заблокируем один, и пост придется выставить только у одного.
– Правильно.
– Как по-твоему, мы достаточно далеко от Эрбаны?
– Достаточно далеко для чего?
– Для того, чтобы не испариться.
Зомби улыбается, и его зубы при свете фонаря блестят необычно ярко.
– Не знаю, – отвечаю.
– Знаешь, чего я боюсь, Рингер? Ты вроде знаешь больше любого из нас, но, когда возникает какой-нибудь насущный вопрос – например, уничтожат нас через пару дней или нет, – ты никогда не даешь ответа.
Тропа становится круче. Ему надо отдохнуть. Я не уверена, известно ли ему, что я могу через руку считывать его чувства. Понятия не имею, испугает это его или, наоборот, успокоит. Может, и то и другое.
– Тормози, Зомби. – Прикидываюсь, будто должна отдышаться. – Давай минутку передохнем.
Прислоняюсь спиной к стене. Сначала он изображает крутость и стоит, но через минуту или две сдается и со стоном опускается на пол. С тех пор как мы познакомились, боль была постоянной спутницей Зомби. А источником этой боли чаще всего оказывалась я.
– Болит? – спрашивает он.
– Что?
Показывает на мой нос:
– Салливан сказала, что здорово тебе врезала.
– Так и было.
– А нос даже не распух. И фингалов нет.
Я отворачиваюсь:
– Спасибо Вошу.
– Надеюсь, ты поблагодаришь его от нас всех.
Киваю. Встряхиваю голову. Снова киваю.
Зомби понимает, что ступил на опасную территорию, и быстро переходит на более безопасную:
– И не болит? Совсем?
Я смотрю ему в глаза:
– Нет, Зомби. Совсем не болит.
Я сажусь на корточки и ставлю фонарь на пол. Между нами расстояние меньше фута, а кажется, что целая миля.
– Ты заметил, что кто-то устроил снаружи душ? – спрашиваю я. – Надо будет помыться перед уходом.
Лицо у меня в засохшей крови, в волосах грязь, и все открытые участки тела измазаны сырой землей. С момента, как Зомби меня «похоронил», прошла целая вечность. Я все еще вижу застывшие от изумления и ужаса лица двух рекрутов в тот миг, когда я выскочила из могилы. У Салливан было такое же лицо, когда она протаранила лбом мой нос. Я стала звездой кошмаров.
Поэтому хочу отмыться. Хочу снова почувствовать себя человеком.
– А то, что вода холодная, это все равно? – интересуется Зомби.
– Я не почувствую.
Он кивает, будто все понимает.
– Я должен пойти с тобой. Не в душ. Ха-ха. Вместо Кэсси. Извини, Рингер. – Притворяется, что разглядывает острые каменные наросты над нашими головами. Дракон приоткрыл пасть и окаменел. – Каким он был? Тот парень. Ну, ты поняла.
Я поняла.
– Сильный. Смешной. Забавный. Умный. Любил поболтать. И любил бейсбол.
– А ты?
– Я не разбираюсь в бейсболе.
– А я не об этом, сама же знаешь.
– Это уже не важно, – говорю. – Он умер.
– Все равно важно.
– Об этом тебе лучше бы у него спросить.
– Не могу. Он умер. Вот я тебя и спрашиваю.
– Чего ты от меня хочешь, Зомби? Серьезно, чего? Он был добр ко мне…
– Он тебе врал.
– Только по мелочи. Про важные вещи не врал.
– Он отдал тебя Вошу.
– Он отдал за меня жизнь.
– Он убил Чашку.
– Все, Зомби. Хватит. – Я встаю. – Не надо было тебе говорить.
– А почему рассказала?
«Потому что ты – моя свободная от всякого дерьма зона».
Но я ему в этом не признаюсь.
«Потому что ты тот, ради кого я вернулась с пустоши».
Нет, этого тоже не скажу. И другого:
«Потому что ты единственный, кому я еще доверяю».
Вместо этого отвечаю:
– Ты меня подловил в минуту слабости.
– Ладно, – улыбается Бен Пэриш. На эту его улыбку даже смотреть больно. – Если тебе когда-нибудь потребуется эгоистичный хрен, то я к твоим услугам. – Он выжидает пару секунд и добавляет: – Да ладно, Рингер. Давай, улыбнись. Эта шутка срабатывает на стольких уровнях, что даже не смешно.
– Ты прав, это не смешно.
Быстро раздеваюсь возле душа. Контейнер наверху пуст, и я наполняю его водой из бочки, что стоит у туристического центра. Бочка весит, наверное, больше ста фунтов, но я без труда поднимаю ее на плечо, будто она не тяжелее Наггетса.
Я знаю, что вода холодная, но, как уже говорила Зомби, меня защищает дар Воша. Не чувствую ничего, кроме влаги. Вода смывает кровь и грязь.
Провожу рукой по животу.
«Он отдал за меня жизнь».
Мальчик в дверях, освещенный погребальным костром, вырезает у себя на плече три буквы.
Дотрагиваюсь до своего. Кожа гладкая. Двенадцатая система исправила повреждения через несколько минут после того, как я их себе нанесла. Я постоянно восстанавливаюсь. Я похожа на воду, которая льется на меня из душа. Я – вода. Я – жизнь. Форма может измениться, но материя остается неизменной. Сбей меня с ног – я снова встану. Vincit qui patitur.
Закрываю глаза и вижу его глаза. Колючие, ярко-голубые глаза пронзают душу насквозь.
«Ты создал меня, и теперь твое творение возвращается за тобой. Я вернусь, как дождь на иссохшую землю».
Вода уносит кровь и грязь.
Надо кое-что обмозговать. Есть чудная правда о мире, который создают иные.
Мой братик забыл алфавит, но умеет изготавливать бомбы.
Год назад это были мелки, книжки-раскраски, цветная бумага для вырезания и клей Элмера. А теперь – взрыватели и детонаторы, провода и минный порох.
