Она подошла к нему и крепко обняла, чмокнув в щеку перед тем, как отстраниться.
— Но мы фесово счастливы, что ты вернулся.
Он улыбнулся. Старая улыбка. Та, которой она когда-то давно была увлечена.
— Расскажи мне остальное,— сказал он. — Как, еще раз, называется это место?
— Херодор,— сказала она.
— А до этого мы где были?
— На Айэкс Кардинале. Траншейная война.
Он медленно кивнул. — У меня смутное, приглушенное воспоминание о грязи и воде. И бомбардировке.
Мощной бомбардировке. Кто командовал отрядом?
— Крийд,— сказала Керт и рассмеялась, когда он от удивления открыл рот. — Первая женщина-сержант. Вещи сильно поменялись за два года. Жажжо стал разведчиком.
— У нас первый Вергхастский разведчик? Ох, Святая Терра... — прошептал Колеа, искренне чувствуя гордость.
— Самое гаково время.
— Мюрил тоже почти им стала. Она была в программе, и Вен говорит, что рекомендовал бы ее на эту специализацию. Лицо Керт потемнело. — Но она погибла на Айэксе.
— Кто еще? — тихо сказал он. — Ну, давай. Кого мы еще потеряли, пока я был во тьме.
— Ну так... могу я идти? — спросил Маквеннер.
Дорден складывал инструменты и бросил на него взгляд. — Ты кажешься поразительно равнодушным ко всему этому, Вен,— сказал он. Он пытался отключить питание от резонатора, но мысли его были где-то там, и он не мог вспомнить, как работает свинцовый штекер. Он хотел быстро убрать прибор, чтобы Маквеннер не заметил, что его мысли не в порядке.
Маквеннер пожал плечами. — Ты сказал, что я в норме?
— Совершенно здоров. Никаких следов внутреннего кровотечения. Даже никаких остатков крови в твоей брюшной полости.
Маквеннер стал натягивать свою черную майку. — Значит, я могу идти?
— Ты, вообще, знаешь, что произошло?
— Да,— сказал Маквеннер.
— Итак, а я ни феса не знаю! Объясни мне тогда.
Маквеннер снова пожал плечами. — Это честь для меня служить Империуму Человечества, и делая это Бог-Император защищает нас всех. Ночью, в своей безграничной мудрости, он сберег меня, и он сделал это через его избранный инструмент. Я не собираюсь спорить с этим. И, так же, меня это не пугает.
— Да, но...
— Нет никаких «но», Дорден. Мы сражаемся с архиврагом, потому что верим в Святые Истины.
Происходят ужасные вещи, неестественные, магия варпа, и мы соглашаемся с ними, потому что мы верим. А сейчас произошло нечто хорошее, и ты думаешь, что мы должны задавать вопросы? — Дорден нахмурился. — Нет, пусть будет так.
Маквеннер поднял взгляд. Послышались звуки голосов снаружи.
— Останься здесь,— сказал Дорден, и пошел к выходу из лазарета.
Толпа собиралась в залитом светом свечей зале снаружи госпиталя. Дорден видел группы аятани и эшоли, группы экклезиархов и адептов, и даже несколько инфарди. У большинства из них были молитвенные четки, значки пилигримов, ампулы со святой водой или плакаты с изображениями Святой. Некоторые пели или размахивали кадилами. Многие несли исполненные по обету свечи.
— Что это? спросил он.
— Мы хотим увидеть Чудотворных,— сказал один экклезиарх.
— Это невозможно. Это госпиталь, и здесь больные, которым нужен отдых.
— Святая прикоснулась к людям здесь! — заявил аятани. — Мы должны встретиться с этими людьми, и проверить их на веру и правду.
— Уходите,— сказал Дорден.
Аятани Килош пробирался к нему сквозь собравшуюся толпу.
— Покажи мне этих людей,— сказал он старому доктору.
— Это не может подождать?
Килош замотал головой. — Подтверждение должно быть засвидетельствовано, и записаны свидетельские показания для того, чтобы эти чудеса были внесены в священные записи.
— Почему?
— Почему? Доктор, если чума распространяется, разве вы не пытаетесь обуздать ее, определить и задокументировать на благо всего Империума?
Дорден моргнул. — Естественно.
— Итак, тут произошло чудо огромной важности для Церкви Людей. Мы обязаны исследовать это и задокументировать, и так мы сможем полностью понять, что оно означает. Бог-Император говорил с нами, и мы обязаны выяснить, что Он сказал. Дорден вздохнул. — Тогда только вы, Аятани Килош. Вы и ваши писцы. Я не хочу, чтобы другим пациентам было дискомфортно.
В воздухе чувствовался сильный запах пекущегося хлеба. Дальше от схолы, где располагались Танитцы, была галерея магазинов и лавок – ткацкая лавка, шляпная лавка, третейский судья, мясной магазин и пекарня. Почти рассвело, и городской хранитель света, сервитор с длинным телом, грохотал вниз по галерее, перенастраивая вмонтированные в стены люминесцентные лампы на дневной режим. Пекарня была единственным магазином, которая работала в этот час. Печи работали в задней части магазина, и лампы светили в окна. Меньше, чем через час, начнется утренняя жизнь улья, и вся территория будет заполнена рабочими, идущими из своих домов на работу к элеваторам в главном улье. Пекарня, которая была очень занята каждое утро, изготавливая на завтрак рулеты и сладкие булочки, готовилась к утреннему наплыву.
Но было еще рано и устрашающе пусто. Древние громкоговорители вдоль галереи играли одну и ту же легкую музыку, которую транслировали и всю ночь, а на публичных экранах произвольно сменялись успокоительные тексты из Имперского кредо.
Это все напомнило Сорику улей Вервун. Он чувствовал печальную ностальгию. Он всегда любил такое время, ранняя тишина в начале дня в улье, короткий промежуток между ночью и днем. Он помнил, как вставал в это время, шел на работу, покупал кофеин и сосу в столовой своего жилого квартала, разглядывал открытые двери плавильного завода, когда подходил.
Он постучал в дверь булочной, и попросил усталого помощника продать ему несколько мягких рулетов, все еще горячих, прямо их печи. Не сосы, но все-таки... Он и Майло сели под платформой перехода над ними, чавкая едой. Пара арбитров прошла мимо, но они даже не глянули на них второй раз. Просто два солдата не на службе, возвращающихся домой после ночи в таверне.
— Значит... ты думаешь, что ты псайкер?
Рот Сорика скривился в перевернутую U. — Это не то, что я говорил, Брин.
— Но ты беспокоишься об этих... этих явлениях?
— Конечно! Беспокоюсь... напуган.
Майло доел свой рулет и вытер рот рукавом.
— Ты знаешь, что случится, шеф.
— Я знаю. Я знаю, гак его.
— Серьезно, я не понимаю, почему вы все рассказали мне.
— Потому что...
— Потому что тут так сказано? — Майло вытащил помятую голубую бумажку из кармана.
— Я не хочу умирать, Майло,— сказал Сорик.
— Никто ничего не говорил про с...
Сорик помотал головой. — Пуля в голову. Вот что я получу. Им даже ничего не надо будет доказывать. Если кто-нибудь думает, или даже думает, что они думают, что варп коснулся меня, меня казнят.
Без сомнений.
— Гаунт не станет...
— Он не станет? Это его работа. Это долг каждого из нас. Если бы я обнаружил, что кого-то из моих парней коснулось это, я бы их сам пристрелил. Без вопросов. Я не идиот. Ты бы не стал рисковать с таким гаком.
Майло немного подумал. — Значит, по правде, я должен пристрелить тебя. Или доложить о тебе, по крайней мере. Почему ты доверился мне?
— Я слышал кое-что.
— Слышал что?
— Кое-что. Кое-что о тебе. Я думал, что ты может быть посочувствуешь. Я думал, что может быть ты знаешь, что делать.
— Почему?
— Потому что ты все еще здесь. Гаунт не застрелил тебя.
Глаза Майло расширились. — Шеф, я бы соврал, если бы сказал, что вы не пугаете меня. Весь фес, который вы мне рассказали ночью... Да я должен был бы с криком удирать, чтобы вас приставили к стенке.
— Но ты не делаешь этого.
— Нет. Как-то меня допрашивали. Инквизитор. Вы знали об этом? — Сорик побледнел. — Нет!
— На Монтаксе. Еще до вас. До Вергхаста. Сразу после Основания. Во мне видели счастливый талисман. Ну, вы знаете эту историю.
— Корбек мне немного рассказывал. Ты был единственным гражданским, который выбрался с мира живым.
