слабенький цербер. На открытое солнце почти не выскакивает, стебли травы даже не колышет. Ему ещё расти и расти, поднимать свой ранг.
Вдруг откуда-то мне пришло знание, будто послание в голову пришло — впереди то самое озеро в поле, над которым растёт дерево, и кикимору нужно тащить туда.
Я словно увидел на краткий миг смазанную картинку. Вот я спешу к этому озерцу, чтобы наловить мальков кикиморы, но меня отпугивает взрослая особь.
Щенок со мной общался. Это вызвало у меня улыбку, всё-таки я — его хозяин.
— А всегда так было, — сказала Мавша за моей спиной, вздыхая сквозь слёзы, — Твой Сумрак всегда был добрее, чем его бесчувственный чурбан-хозяин!
— Эй, я ещё не сказал «нет», — я повернулся, — И я — не Хма…
Никого сзади не было. Накативший ветер и стрёкот насекомых чуть не оглушили, когда время вернулось в своё русло. Неудивительно, богиня и так тут задержалась.
Выглянуло солнце, тучи разбежались за мгновение. И всё бы ничего, но вместе с этим и страдания тела увеличились в разы. Я всё тот же израненный варвар, который чувствует себя, как побитая собака.
Да смердящий свет, там ещё и Креону с Виолом опять латать надо.
«Твои спутники живы, Хмарок. Я направлю их к тебе».
— Ты мне должна будешь, Мавша! — я подошёл к кикиморе, примеряясь. Ну и туша.
«Даю тебе слово богини, так и будет!»
Я усмехнулся. Голос у неё снова был мощный, уверенный, наполненный властью. Ну, в принципе, помощь богини мне потом никак не помешает.
Призыв Тьмы резко вскипятил кровь, с каждым разом это становилось всё легче и легче. Сила притекла в мышцы, и я рывком закинул себе на плечи клыкастую морду кикиморы.
Тут бы самому по дороге копыта не отбросить. Ну, а теперь погнали…
Я сидел на берегу пруда, замазывая тело целебной грязевой мазью. Наплевал туда корней всяких трав, чуть-чуть прижёг магическим заклинанием, и теперь, молча стиснув зубы, наносил вонючую жижу прямо на раны.
Без магии так скорее можно было нанести заражение в кровь, но кое-какие навыки у меня остались. И теперь я сидел, наслаждаясь неожиданным покоем, тишиной, и целебным покалыванием в ранах. Вот ведь продрись небесная, так я буду восстанавливаться долго — когда я был Тёмным Жрецом, мог восстановиться буквально за минуту.
Позади был целый час страданий под тушей кикиморы, но теперь она покоилась на дне пруда. Для этой туши едва хватило глубины.
Над водой, жалобно поскрипывая, склонилось старое дерево. Где-то в зарослях потявкивал цербер. Он до сих пор боялся выходить, хотя всю дорогу не отставал от меня.
Кикимора, пока я её дотащил, высохла чуть ли не до древесного состояния, и даже не сразу ушла на дно. Теперь, если не выживет, всё было зря.
А Мавша так и не выходила на связь, и меня стало глодать сомнение — а не зря ли я стал таким добреньким? Богиня морей ещё долго не появится в этом мире, хотя отблагодарить она меня могла бы и так, через своих многочисленных земных детей.
Словно в ответ на это в озере наконец послышался тихий всплеск. Показались два круглых глаза, высунулась наполовину крокодилья морда.
— О, живая… — вырвалось у меня, и на всякий случай я поднялся на корточки, чтобы, если что, отскочить. Мало ли.
Кикимора поводила мордой, почмокала губами, а потом, прицелившись, плюнула в меня. Я едва успел прикрыться руками…
Весь мокрый, я хотел было уже наорать на тупое чудище, но почувствовал, что покалывание в ранах усилилось. А кикимора набрала ещё воды и махнула головой в сторону. Потом ещё раз.
Я не сразу сообразил, что меня просят повернуться спиной. Ну, что ж, слова Мавши с делом не расходятся… Мне в лопатки ударила ещё струя.
Исцеление — вещь не самая приятная, поэтому от боли я свалился на четвереньки. Так прошло несколько минут, и очухался я, услышав какой-то хруст.
Это кромешный щенок что-то пожирал в зарослях. На моих глазах из озерца туда прыгнул ещё мелкий головастик, чтобы с коротким визгом прекратить свою жизнь в челюстях цербера.
— Ну, что ж, спасибо, — я встал, махнув рукой.
Чувствовал я себя и в самом деле намного лучше и бодрее.
Озеро забурлило, снова показались два глаза. С тихим шипением кикимора поплыла ближе к берегу.
Я напрягся… Чудище, всё измазанное в тине и болотной жиже, поднялось из воды, тяжко ступая по илу, а потом протянуло руку. Ближе подходить кикимора не стала, видимо, натерпелась уже.
В руке у неё был огромный и длинный шмат грязи, в котором угадывалась какая-то коряга. Недолго думая, я шагнул в топь, прочавкал до протянутой руки и взял дар богини.
Вернувшись на берег, я стал разбрасывать комья грязи, из-под которой сразу же показалась деревянная рукоять, испещрённая рунами. Форма намекала, что это топор. Вот только…
— Почему без лезвия? — я откинул остатки грязи с обоих концов топорища, и так понимая, что там ничего нет.
Только топорище. Длинное, явно для двуручного хвата, изогнутое, прямо идеальное под мои немаленькие руки. Но без топора…
— Да изрыгни меня, Бездна! — я встал, возмущённо махнув дубиной, и сделал пару шагов в воду, чтобы Мавша меня получше услышала, — А получше ничего не нашлось?
В озерце только расходились круги от давно нырнувшей кикиморы, и мне никто не ответил. Ах, ты ж, зараза!
Зато сбоку показалась тень. Неожиданно кромешный щенок выскочил из зарослей и оказался совсем рядом, не побоявшись даже воды. Его нырок не вызвал ни брызг, ни кругов на поверхности.
В воде он выглядел, как тень приближающейся акулы. Щенок покружил вокруг моих ног, затем вынырнул, зависнув в воздухе чёрным пятнышком возле топорища. Цербер очень старательно обнюхивал рукоять, двигая тенью носа по всей её длине.
И топорище даже сквозь грязь, в которой оно было густо измазано, слегка замерцало. Будто тень листвы, колышущейся ветром, упала на него.
— Дом-дом-дом… — вдруг прошептал щенок, и нырнул внутрь.
— Смердящий свет! — вырвалось у меня. Ну, в примитивной разумности цербера я не сомневался, но вот увидеть это воочию пришлось впервые.
Непроизвольно я махнул оружием, словно пытался из него вытряхнуть щенка.
— Вылезай!
Тот только тявкнул, на конце топорище вместо лезвия показались белые зубы, окружённые тьмой. На миг оружие стало похоже на топор, только с чёрным лезвием в виде собачьей головы, которая тут же исчезла.
Я опустил рукоять в воду, тщательно ополоснул. Вытащил.
Дерево было довольно потёртым. Сверху, у пустого навершия, красовался вырезанный месяц. Ниже, по всей длине, столбцом шли руны, и они казались мне знакомыми, только исковерканными.
Я узнаю этот язык! Кажется, это мой родной, бросский, только сильно устаревший.
— Хмо… — начал я, и упавшим голосом закончил, — Хморок. Да твою ж мать!
Кое-как справившись с именем, я попытался прочесть остальные руны.
— Ночь… это точно ночь. А это… ж… дж-ж-ж… а-а-а, варвар, вестник тупости! — я шумно выдохнул, поняв, что не могу прочесть.
Зато теперь я чуял, что предмет непростой. Только мне не хватало магического чутья для полной проверки — будь я Тёмным Жрецом, сразу бы прочитал всю суть этой вещи.
А сейчас у меня только интуиция. И она мне говорила две вещи — это топорище связано с северным богом, и моя эпопея с шуткой про Хморока только начинается. Чёртов бард, это точно он виноват.
Кстати, о барде — если он это не прочтёт, прибью его. А Креона там как?
Мысли об этих двоих заставили меня развернуться. Я ведь совсем забыл о них, понадеявшись на Мавшу, а она что-то не спешила направлять их ко мне.
Выбравшись на берег, я хотел было уже исчезнуть в траве, но в последний момент остановился. Хитрость Десятого ещё никуда не делась — как говорится, есть ещё тьма в моих темницах.
Повернувшись, я с ухмылкой поднял топорище и громко произнёс:
— Благодарю за подарок, великая Мавша, — я не поклонился, а уважительно кивнул. Выдержав паузу, я продолжил, — Скоро я буду на юге, у моря. Надеюсь, ты вспомнишь о своём долге?
Поверхность озера резко забурлила, и оттуда показалась голова кикиморы с круглыми от возмущения глазами. Её неразборчивый рык сложился в какое-то подобие: «Что-о-о-о⁈»
Чудище рванулось к берегу. Я не двигался с места, спокойно глядя на приближающуюся кикимору. Она не посмеет.
Крокодилья морда взревела в нескольких сантиметрах от моего лица.
