Некоторое время все молчали, любуясь внезапным боевым достижением.
«Сайленты» уходили, бросив своего.
Если бы мне дали возможность нарисовать флаг Несправедливости и Зла, я бы нарисовал на нем изувеченного «сайлента».
– Ты еще что за чмо?
На меня наконец-то обратили внимание.
– Марк, – ответил я. – Марк Комерг. Пилот вот таких вот штук.
Пока здесь маячит «Тройня», никуда я не уйду. Под прицелами автоматов и настороженных глаз пришлось снять плащ и вымокшую куртку, поднять футболку и показать: вросший в мою кожу и плоть биокороб, панцирь, созданный из того же металла, которым покрывают космические корабли.
Мне позволили поднять плащ и подтолкнули сзади не так уж и грубо. Под ногами хлюпала холодная вода, темнело стремительно, и кто-то орал сбоку, требуя фонарь.
Белый толстый луч прожектора «сайлента» вспыхнул сзади, и в световой коридор потянулись люди: раненые и нет, угрюмые и веселые, в масках и без.
– Уделали платформочку, лля.
– Думал – успеют растянуть…
– Хрен им, а не растянуть…
В небе ничего не было видно. Синдромеры возвращались в город, и я вместе с ними, сбоку ползло что-то серое и мокрое, а позади топал мой «сайлент».
Его пристроили во что-то вроде церкви. Вполне возможно, что это и была церковь – обычно именно у ритуальных зданий такая непрактичная архитектура. Вот и это была – высоченная башня, снаружи облепленная каменными цветами и завитушками, а внутри – без каких-либо перегородок и отделений полая, как труба, только красивее.
«Сайлент» впихнулся в нее через величественные врата и распрямился. Поместился под завязку.
Я завороженно наблюдал, как ложатся теплые блики на его бока и руки, как остывает корпус, все такой же непроницаемый и черный.
– Пилот, лля?
– Пилот, – ответил я, не отрывая взгляда от «Тройни».
– Погляди там… чо там… как там. Правильно все?
Пришлось лезть наверх по узенькой винтовой лестнице. Мимо проплывали удивленные пухлые лица, начертанные на стенах неизвестными гениями прошлых лет. Я долез до площадки, с которой неплохо было видно кабину.
– Корпус сними!
«Сайлент» еле заметно шевельнулся.
Это движение – не движение его пилота. Это реакция «Тройни» на мой голос. Теплая волна побежала по моим рукам и вискам. Как же приятно снова увидеться.
– Снимай крышку!
«Тройня» помог пилоту справиться. Я отличал его инициативу от чужой и видел, как он старается.
Корпус, который мы обычно называли крышкой, не опустился степенно, а отскочил, будто действительно крышка на какой-то банке с просроченной фасолью. Внизу раздались испуганные возгласы.
– Все хорошо! – крикнул я туда. – Ниже не упадет. Теперь кабину. Только медленно, осторожно и медленно.
Кабина выдвинулась спустя пять минут. Я ждал, пока она отходила от тканей «сайлента», отсоединяясь от длинных нервных узлов и переплетений его большого, сложного мозга.
«Тройня» выдвинул ее бережно, но связей не распустил. Сквозь лиловую вязкую массу виднелись подрагивающие живые соединения.
Мембрана люка лопнула, и меня обдало запахом горячего мяса и рвоты.
Не найдя биокороба, «сайлент» сделал то, что смог сделать – он вскрыл спину Сантаны, взломал ему ребра и подсоединился напрямую. Повязки на глазах Сантаны не было. Он смотрел вниз совершенно белыми глазами с лиловыми пятнами зрачков. Черные волосы расползлись по обожженным плечам, руки повисли. Его как-то странно согнуло, будто старый мостик – грудь вмялась и стала похожей на прогнившую доску, живот посинел и покрылся крапчатой сетью вен.
Я прыгнул. Снизу опять раздались возгласы, на этот раз восхищенные, будто я продал билеты и устроил цирк, а не пытался попасть в кабину здоровенной махины.
Не знаю, может, святые на стенах поддержали меня, может, я все еще ловкий и сильный, но я не свалился вниз, не шмякнулся на синдромеров и не разбрызгал свои мозги. Я вцепился в край кабины, потом в приятную на ощупь, чуть замшевую перегородку и вскарабкался внутрь. Места почти не было. Я стоял на самом краю, и вздумай Сантана дернуться, он легко мог бы сбросить меня вниз.
Но он не дергался. Он был весь перемазан кровью и желчью. Руки, закованные в мягкую ткань перчаток, он держал опущенными.
– Сантана, – позвал я. – Ты здесь?
Он молчал.
– Ээй! – заорал я, надеясь, что кто-то меня услышит. – Принесите воду и… и выпить!!!
– А ты кто? – донесся снизу хриплый голос.
– Я доктор!
Вот мы и поменялись местами.
Мне принесли и воду, и выпить. Воду – тепловатую, в полиэтиленовом пакетике, выпить – в бутылке толстенного зеленого стекла.
Я намочил край своей футболки водой и протер Сантану: плечи и руки, грудь и лицо. Смочил ему губы, надеясь, что он как-то обозначит, что хочет пить, но он не шевельнулся.
Тогда я стал пить сам.
Стоя в раскрытой кабине, как птенец в скорлупке взломанного яйца, я пил вино на высоте в несколько десятков метров. Вокруг глядели укоризненные нарисованные лица, остывающий «сайлент» тихонько потрескивал, но не отпускал Сантану, и я знал, почему: стоит только нарушить связи, и мне на руки шлепнется отличный вскрытый труп.
«Тройня» держал жизнь Сантаны. И я ее держал.
Потому что не мог его убить, хотя обязан был это сделать.
(Не убивай.)
Утро было неожиданно красивым. Сквозь разноцветные стеклышки витражей пробивалось нежно окрашенное солнце. Синие и зеленые блики красили белую лестницу. На лики и лица свет падал иначе – золотым теплым сиянием. Я с интересом потрогал щечку ближайшего пухлого младенца – теплая. Стены согревались солнцем, и все здание, показавшееся мне вчера таким нелепым, ожило.
«Сайлент» стоял, по-прежнему опустив руки. Он втянул кабину внутрь и прикрыл корпус.
– Ты не виноват, – сказал я ему, погладил то, до чего смог дотянуться и пошел вниз за умыванием и разъяснениями.
Историю Сантаны я мысленно завернул в конвертик и положил на полочку рядом с воспоминаниями об Убийстве-у-Стены. Не поймите меня неправильно, но я не готов страдать дольше одного часа. Мне слишком больно – за всех, за каждого, а выхода нет – я не способен даже на самоубийство.
Стадо, сказал Командор в первую нашу встречу. Вы стадо. Овцам не позволено распоряжаться своей жизнью. Они нужны для другого.
Синдромеры опять попрятались. В первый раз, когда мы шли с Демом, мне показалось, что они убираются под землю, но оказалось, если присмотреться – они везде. Они мастерски обкладываются кусками штукатурки, лоскутами газет, ржавыми кастрюлями и тряпками. Они похожи на мусорные кучи, а мусорные кучи похожи на них – я два раза разгребал такую в поисках синдромера и не находил ничего, кроме подложенного кусочка черной ткани.
