– «Сайленты», – вдруг понял я.
Сайленты и их лиловая плоть, так охотно пробирающаяся внутрь наших биокоробов.
Командор кивнул.
– Вы можете считать иначе. Можете думать, что он – ученый, притащивший сюда исследовательскую экспедицию, думать, что он фанатик, пытавшийся следовать заветам бога, в которого искренне поверил, но я склоняюсь к мысли, что все это – туристическое развлечение по самому нелепому путеводителю, который только можно себе вообразить. Марк, ты уверен, что Капитан убрался на свою планету?
– Нет. Теперь нет.
– Я тоже не уверен. Мне кажется, что он переместился куда-то в зал и принялся получать положенное ему за труды удовольствие. Неважно сейчас, кто отдал приказ и почему операция «Апокалипсис» превратилась во взаимоуничтожение. Я противился этому до последнего, но синдромеры меня быстро убрали, с тех пор я им совершенно не доверяю… Какая это была война по счету?
– С самого начала ресурс-войн – двухсотая, – отозвался Тайгер. Он больше не катал шарик, а просто сжимал его в кулаке. – Я считал как-то ради интереса… Знаете, что мне хочется сделать?..
– Предполагаю, – ответил Командор. – Лейтенант?
– Да, – кивнул он, – думаю, да.
– Господин понтифик?
– Безусловно.
– Марк?
Пластину квереона капитана Белки я бросил в мусорное ведро. Глухо стукнуло – попал.
– «Сайленты» до сих пор в Краю?
– Да. Я держу купол, а Луций отменил их опознавательные маячки. Он много работал в Краю, оборудовал все по моим инструкциям. Ворон выметет эту заразу за несколько часов. Это наше решение.
На меня смотрели мертвые лица давно умерших людей, но мне было стыдно. Мне было так стыдно, что ответить сразу я не смог – долго смотрел на осколки от беленькой кружки Командора – какой-то был на ней забавный рисунок. То ли мышонок, то ли ежик…
– Я не могу. Я воспитан по принципу жизни и не смогу убивать даже… их.
Они снова умолкли, и мне на мгновение показалось, что отключилось питание экранов.
– У тебя была непростая жизнь, да, парень? – спросил Тайгер.
Я поднял голову. Они смотрели на меня – Лейтенант понимающе, Командор спокойным взглядом мудрой черепахи, понтифик – ласково, Сэтто – с непонятным сожалением.
Моя жизнь по сравнению с их жизнью – значит ли она вообще хоть что-нибудь? Жизнь декоративной улитки в банке… И все-таки они не осуждают, не презирают.
Мне пришлось встать и выйти, и плакал я в коридоре, прижавшись лбом к стене. Тишина и белые лампы, и легкая рука на моем плече – Ани, почти прежняя Ани, но без леденцов, а с изуродованным лицом и большим круглым животом, который мешал ей меня обнять.
– Ну, что ты? – спросила она. – Что ты?.. что же ты…
Над Краем десятки дымных столбов-указателей, поднимающихся прямо в небо. У всех них фиолетовый оттенок. У них цвет существа, которое спасло меня из огня в горном пристанище самоубийц.
Я стою высоко над городом-кораблем. Внизу – черная фигура Ворона. Дым валит и из его раскрытой кабины, и в мучении вытянулось на кресле пилота обгоревшее тело моего брата.
Я – улитка, которую силой вбили в панцирь. Недоумевающая улитка, перед которой кружится зелень шумящего мира.
Не в моих силах понять законы, по которым зелень эта появилась, разрослась и живет теперь своей жизнью. Я – глазок существа безмозглого, жалкого, холодного и кратковременного.
Зелень кружится, движется навстречу, отплывает и снова приближается.
Все помню одновременно, словно у времени нет течения, и не существовало никогда ни вчера, ни сегодня, ни пять минут назад.
Командор говорит, что это пройдет. Он говорит, что когда родится ребенок – девочка, Аннабель-Ли, – я перестану быть улиткой, наконец-то возьму в руки оружие и буду способен снести голову каждому, кто потянет к ней лапы.
Командор говорит, это заложено в человеческой природе – защищать детей.
Он говорит – остается только ждать, и все наладится.
