— Не по сезону шелестишь, уважаемый, — тихо процедил мужчина. — Здесь ты — проситель. А просьбам приличествует скромность…
«Хорошо, хоть ветошью не назвал», — подумал Давыдов и высокомерно заявил:
— Я был просителем во дворце Императора! Мне разрешён пожизненный спуск на эту планету и беспрепятственный подъём с неё. Поэтому повторяю вопрос: кто вы такой? Имперскую канцелярию наверняка заинтересует имя человека, который имеет наглость отменять высочайшие приказы.
Мужчина хлопнул паспортом по ладони. К нему немедленно подтянулись двое бойцов с лучемётами. Эти были значительно моложе, в общевойсковой форме, но без знаков отличий.
— Комиссар Аббани, — представился мужчина, — уполномочен Комитетом Возрождения официально сообщить о нежелательности вашего пребывания на Бар-аххе. Настоятельно рекомендую вернуться на борт своего звездолёта.
— Официально? — поднял бровь Давыдов. — Чтобы ваше сообщение стало официальным, рекомендации Комитета Возрождения должны учитываться при выдаче виз. Но поскольку виза у меня есть, мнение вашего Комитета никого не интересует. Я даже не уверен в его существовании. Пока что я вижу только группу подозрительных мужчин с опасным оружием. Кстати, об оружии. У вас, молодые люди, есть разрешение на ношение лучемётов в общественных местах?
У бойцов разом отвердели лица. Ситуация из разряда «досадное недоразумение» стремительно переходила в категорию «враг у ворот». Давыдов оценил положение противника, как держат оружие, где руки, куда смотрят, как стоят, и перевёл взгляд на пиджак комиссара (застёгнут на все пуговицы, полы ровные, не отвисают). А ещё ремень лучемёта одного из бойцов прихвачен скотчем. «Вот олух! Наряд вне очереди и сто парсек от кухни!»
За спиной слышалось мирное бормотание штатских, пытающихся запихнуть досмотренные таможенником вещи обратно в баул.
— Давыдов Семён, — прочитал Аббани в паспорте. Сверился со своим списком в планшете и продолжил: — Майор КДВ, химбатальон. В отставке. Так это вы во время инцидента применяли химическое оружие против мирного населения?
— Мирное население от вооружённых бандитов различало командование, — ответил Семён. — Я выполнял приказ.
— А мне, представьте, даже приказ не нужен, — с угрозой сказал комиссар.
«Атакую слева, — решил Давыдов. — Оружие у сопровождения под правую руку, как у солдатиков на параде. Развернуть стволы не успеют… Потом скажу, что принял эту гоп-компанию за террористов, защищал гражданских…»
Наверное, что-то изменилось в его лице, потому что Аббани неожиданно протянул паспорт:
— Насколько я понял, вы не изменили своего решения? Мы вызовем вам такси. Полетите к Зелёному Мысу за счёт Комитета. Может, хоть так убедитесь в нашем существовании.
Но Давыдов не поддержал примирительного тона комиссара: вырвал у него из рук документы и решительно оттеснил от стойки пожилую чету. Очередь, качнувшись назад, возмущённо загудела, но Давыдова меньше всего занимало недовольство туристов. Перегнувшись через стойку, он дотянулся до штемпеля таможенника и ударил отметку о въезде на нужной странице паспорта.
— Такси? А то вы не знаете, что к Зелёному Мысу мы бегаем… все наши бегут. Традиция.
— Только не сегодня. — Аббани тяжело вздохнул. Было видно, что он сдерживается из последних сил. — Сегодня никто не бежит. Наш космодром закрыт.
Давыдов выразительно оглянулся на очередь к таможенной стойке.
— Пилот прогулочной яхты сообщил о неисправности, — невозмутимо пояснил Аббани. — Мы не могли им отказать. Круизные лайнеры с ветеранами сели двумя сотнями километров восточнее. Сейчас ваши однополчане едут в комфортабельных автобусах. И если бы вы исполнили приказ сесть в Коморине, ехали бы с ними.
— Это была рекомендация, — уточнил Давыдов. — Если бы я получил приказ садиться в Коморине, я бы приземлился в километре от Зелёного Мыса. Кстати, с отметкой таможни я могу вернуться на катер и перелететь туда на законных основаниях. Зачем мне такси?
Давыдова поразил огонёк удовлетворения в глазах Аббани. «Комиссар действительно хочет, чтобы я летел через пустыню, а не бежал через неё. Что-то новенькое. С каких пор бандиты начали заботиться о здоровье десанта?»
— Может, так и сделаете? — спросил Аббани.
Давыдов бросил ему штемпель:
— Я буду делать то, что сочту нужным.
Комиссар ловко поймал таможенную печать и хотел что-то сказать, но Давыдов уже подхватил вещмешок и прошёл мимо, ощутимо задев плечом правого бойца. Он широко шагал по пустому залу космопорта, каждую секунду ожидая ослепительной вспышки и тени на полу: длинной от самых ног до далёкого выхода. И чтобы боль, а потом забвение. «Ну же! — молил Давыдов. — Сейчас! Прекрасная возможность со всем этим разом покончить. Почему не стреляют? Сколько нужно времени, чтобы снять оружие с предохранителя и вдавить пусковую кнопку в рукоять?»
Автомат услужливо раздвинул створки стеклянных дверей, и Давыдов оказался под бесцветным, придушенным солнцем и пылью небом. Теплом ударило, как из поршневого гнезда при выбросе отработанной гильзы: на лбу сразу выступила испарина.
Давыдов чувствовал сожаление. «Сколько народу полегло, чтобы я выжил. И зачем? Чтобы я зарабатывал, оказывая сомнительные услуги всякому сброду? Прав был комбат, когда, умирая, жалел нас, выживших…»
Он надел чёрные очки и кепку с длинным козырьком, водрузил за спину вещмешок и походным шагом пересёк площадь. Знакомая тропинка пряталась между частыми валунами. Но лабиринт Давыдову был хорошо знаком. Он не мог здесь заблудиться.
Пеший переход к посёлку, который в последние дни войны служил основным эвакопунктом, входил в список традиций ежегодных встреч ветеранов Бар-ахханской компании. В конце концов: что такое сорок километров пересечённой местности под палящим солнцем? — лёгкая разминка перед ужином и отбоем. Причём от ужина следует отказаться, а спать на солдатской подушке «ни пуха ни пера». Ибо ничто так не способствует выполнению боевой задачи, как пустой желудок и предкоматозное остервенение недосыпающего человека…
* * *
…Вот только бежать он не собирался.
За ближайшим холмом прятался двухместный флаер-кабриолет с утомлённым ожиданием водителем.
— Вы не спешили, мистер Давыдов, — с упрёком сказал водитель.
— Таможня, мистер Джонсон, — в тон ему ответил Семён. — Таможня всегда непредсказуема, как море в сезон штормов.
Джонсон понимающе кивнул, запустил двигатель и, стремительно набрав скорость, принялся ловко лавировать между холмами. Давыдов от неожиданности крякнул и ухватился рукой за поручень:
