– Она сияет, как полированный щит, вырастающий из земли, и как мне представляется, я могу разглядеть за ней высокие пики Гангкхар Пуенсум[38].
– Ты видишь Гангкхар Пуенсум?
– Да, мне так кажется. А что?
– Это плохое предзнаменование, мой друг. Легенда мигу гласит, что когда прародитель их расы Пань-Гу[39] умер, его голова превратилась в Гангкхар Пуенсум, который стал императором всех гор. Древние цари мигу, бывало, всходили на его склоны, чтобы помолиться богам и добиться расположения Неба. Ещё никто не смог достичь вершины, и мигу утверждают, что именно поэтому они остаются в неволе, по сути являясь рабами.
– Цари мигу? У мигу нет ни царей, ни прародителей, – говорит Картоно. – Это раса существ-чернорабочих, сконструированных методами генетики. У них нет прошлого, чтобы иметь в нём царей.
– Может, и так, – отвечает Нагасена. – Ты это знаешь, и я это знаю, но кто скажет за мигу? Сочинили ли они себе фиктивную историю и сказочное прошлое, чтобы объяснить своё место в мире? Облегчает ли их каторжную жизнь вера в то, что они ведут её по воле богов?
– Увидеть гору – плохое предзнаменование? – спрашивает Картоно.
– Так утверждают мигу.
– И с каких это пор вы оглядываетесь на предзнаменования? – задаёт вопрос Картоно. – Подобные вещи – для простаков и мигу.
– Возможно, – говорит Нагасена. – Но в поисках направляющих указаний, я написал пейзаж.
– Написали пейзаж? Это какая-то новая форма прогностики, внедрённая летописцами? – смеётся Картоно. – Должен признаться, я о таком не слышал.
– Не дерзи, Картоно, – рявкает Нагасена. – Я этого не потерплю.
– Мои извинения, Мастер, – мгновенно раскаивается Картоно. – Однако я нахожу, что идея получения предзнаменований посредством рисования... необычна, в эти-то времена.
– Это потому, что ты не пишешь картины, Картоно, – не соглашается Нагасена. – Древние художники считали, что в каждом живописце действует искра божественного. Они верили, что иногда можно разгадать частицу того, что замыслили для человечества на небесах, – просто нужно уметь смотреть. Легенда рассказывает, что Цзинь Нун[40], искусный художник из Чжоу[41], написал величайшую картину в мире. Он посмотрел на то, что создал, узрел волю Неба и сошёл с ума, ибо знать подобные вещи – не для смертных. Он сжёг картину, отрёкся от своей прежней жизни и стал отшельником в горах, где обитал наедине со своими тайнами. Те, кто жаждал быстрого и лёгкого пути к мудрости, пытались разыскать его и умолить передать им свои знания, но Цзинь Нун всегда прогонял таких глупцов. Кончилось тем, что его захватила банда беспринципных негодяев. Они истязали его, пытаясь добыть божественные секреты. Но Цзинь Нун ничего им не рассказал, и в итоге они сбросили его со скалы.
– История не из счастливых, – говорит Картоно. – Надеюсь, вы не планируете пойти по стопам Цзиня Нуна?
– Я одарён, Картоно, но не настолько, – отвечает Нагасена. – В любом случае, предание на этом не кончается.
– Нет? Так что же случилось дальше?
– Когда душа Цзиня Нуна покинула его тело, вмешались боги. Они позволили художнику выбрать, как он проведёт свою следующую жизнь на земле.
– Он реинкарнировал?
– Так гласят легенды, – отвечает Нагасена.
– И кем он выбрал вернуться?
– Некоторые говорят, что он возродился в виде гранатового дерева в садах Лю Шон, другие же утверждают, что он вернулся в виде облака. В любом случае, он добился благосклонности Неба, а это то, чем стоит гордиться.
– Полагаю, что так, – говорит Картоно. – Так вы... видите что-нибудь на вашей картине?
– Это ты мне скажи, – отвечает Нагасена, отступая от подрамника.
Картоно поворачивается к картине, и Нагасена следит за тем, как глаза его слуги блуждают по краскам и линиям. Нагасена знает, что обладает талантом художника, и что вид за ставнями отображён на шёлке с незаурядным мастерством.
Но ему нужна не похвала, а подтверждение того, что беспокоило его весь день.
– Говори, – командует Нагасена, когда Картоно не произносит ни слова. – И будь честен.
Картоно кивает:
– Крыши дворцовых зданий скучились, как заговорщики, а над всем возвышаются горы. Они отбрасывают на землю холодную тень. Я думал, что пики сияют серебром, но вы написали их в белизне траурных одежд. На мрачном небе висят низкие облака, надувшиеся, как недовольные дети. Мне не нравится эта картина.
– Почему? – спрашивает Нагасена.
– Я чувствую, что от неё исходит угроза, как будто в переплетении нитей шёлка притаилось что-то злобное.
Картоно поднимает глаза от картины и хмурится, когда не видит ничего из изображённого на ней за окнами башни. Над горами золотом сияет солнце, а ленивые облачка бредут по восхитительно-прозрачному голубому небу, как странствующие менестрели.
– Вы написали это сегодня? – спрашивает Картоно.
– Да, – подтверждает Нагасена.
– Мастер, я не вижу того, что видите вы.
– Да я этого и не ожидал. Мы все смотрим на мир по-своему, и то, как мы его ощущаем, окрашено тем, что живёт в нашем сердце. Ты глядишь на мир и видишь позитив жизни, далёкой от охот и убийств, но я...
– Что? Что вы видите?
– Ах... Я старик, Картоно, и мои глаза начинают слабеть, – говорит Нагасена, внезапно теряя разговорчивость. – Что я могу знать?
– Расскажите мне, что вы видите, – умоляет Картоно.
Нагасена вздыхает и вглядывается в картину:
– Я вижу, что у нас впереди – эпоха тьмы. Мир знает об этом, и он страшится грядущего кровопролития. Я боюсь, что мы стоим на пороге логова спящего дракона, и войдя в него, мы разбудим самую ужасающую угрозу, что только можно себе вообразить.
Картоно трясёт головой:
– Вы говорите о Хорусе Луперкале. Какое касательство мы имеем к взбунтовавшемуся Воителю? К этому моменту от его армии должен остаться лишь прах. Пока мы тут с вами разговариваем, Феррус Манус и остальные ударные силы лорда Дорна уже празднуют победу.
– Я боюсь, Картоно, что ты заблуждаешься, – говорит Нагасена. – Я считаю, что Воитель – более страшная угроза, чем кто-либо отдаёт себе отчёт. И, по моему мнению, лорд Дорн серьёзно недооценивает, насколько далеко распространилось влияние Хоруса.
Нагасена кладёт свою кисть и направляется прочь из башни. Он спускается по её семидесяти двум ступеням и входит в свой розарий. Ему хотелось бы провести в нём больше времени, но он знает, что это желание невыполнимо. Картоно следует за ним, и они призраками скользят через изысканно-соразмерные и со вкусом обставленные помещения виллы.
