Я тряхнул головой, отгоняя назойливую мысль, но она вернулась на свое место, словно видеопазл.
— Жив, — сказал я уверенно. И смерил Дерена оценивающим взглядом: сказать ему или нет? Кивнул сам себе: ладно, пусть знает. — Только я думаю, что Мерис полетел на Э-лай не за интригами. Скорее, решил нанять алайский рейдер. Сами мы не можем напасть на «Эскориал» и отбить Дьюпа, слишком много было свидетелей. А вот алайцам закон не писан.
— Может и так, — неуверенно согласился пилот. — Но тогда нам не надо за ним лететь. С этим он и сам справится. Вот спросите себя, разве вам хочется на Э-лай?
Я покачал головой. Нет, на Э-лай мне не хотелось.
— А чего вам хочется? — уставился на меня Дерен.
Я нахмурился, не желая отвечать. Мне хотелось только крови Ингваса Имэ.
Ведро крови. Руки помыть. Больше ничего. И Дерен, поросёнок такой, прочитал это по моему лицу.
Физиономия у него вытянулась от удивления: раньше я кровожадностью не страдал.
И когда уже я научусь скрывать движение мыслей!
Открытый космос, сектор гнездования парабов
Параб поклонился, сгибаясь поочерёдно во всех сегментах своего овального тела и попарно поджимая руконоги. Все шесть. Я постарался повторить поклон. В невесомости это было сложно, но парабы чётко завязаны на ритуалы, и надо было соответствовать.
Гигантское пупырчатое гнездо парабов тянулось в бархатной черноте космоса, словно соты или икра неведомой рыбы. Ну, или как многокилометровая сеть, закинутая в пустоту каким-нибудь древним божеством.
Светящаяся. Сполохи света пробегали по вытянутым телам личинок.
Каждая пара личинок сплеталась в ячейку, внутри которой пульсировало яйцо-икринка.
Вдоль гнезда неспешно скользили парабы. То ли паслись, то ли патрулировали территорию. Их было около четырёх тысяч, так полагали приборы. Я бы не поручился — двигаясь, парабы создавали приличные магнитные помехи.
Огромные, не меньше «двойки», они, конечно, заметили меня не все, но сотни две взрослых особей бросили свои непонятные дела и повисли вокруг незваного гостя, формируя магнитное поле довольно причудливой формы.
Датчик поля — единственное, что я прихватил с собой в дополнение к приборам, что предусмотрены в лёгком скафандре. Парабы лучше всего контактируют с людьми, когда они без своих механических коробок, потому я больше ничего и не взял.
Парабы повисли вокруг меня, как луны вокруг планеты, а потом засветились и понеслись «по орбитам» в странном многомерном хороводе.
Скольжение их округлых блестящих тел завораживало. Они то собирались в переливающиеся узоры, то гасли и рассыпались, пропадая в черноте. Это было похоже на гигантский калейдоскоп.
Пляски заменяли им речь. Мы уже знали, как читаются некоторые фигуры.
Забавно, но все романисты древности были помешаны на войнах с внеземным разумом. А вышло, что с внеземным-то мы как раз уживаемся прекрасно. Даже с таким странным, как у парабов.
Понимать парабов у нас пока получается с большой натяжкой. А вот ссориться с ними мы даже не пробовали.
Парабы нам не конкуренты. Они не путешествуют в космосе в «скорлупе» кораблей. Им не нужны летающие гробы. Легчайшие споры-семена их будущих потомков, икринки могут скитаться в космосе миллионы лет, пока не найдут подходящую для жизни систему. Там парабы развиваются до личинок, а потом и до взрослых особей, строят гнезда, танцуют и снова отправляются на поиски мест для гнездовья.
Взрослый параб не просто напоминает небольшую шлюпку, он ещё и скорость такую же развивает, и металлопластик жрёт. А магнитное поле, которое он генерирует, может сбить с курса корт или эмку.
Военные корабли менее уязвимы для одиночных столкновений, но миграционные пути парабов представляют серьёзную опасность для любого флота.
Когда сотни парабов единым потоком устремляются по своим «трассам», их тела, неуязвимые для космических излучений и перегрузок, способны пробить щит среднетоннажного КК и превратить корабль в решето.
К счастью, комфортные зоны для жизни у нас разные. Нам не нужны нейтронные звёзды — места излюбленного роения парабов. Боюсь, в ином случае люди могли бы всё-таки попробовать проявить агрессию.
Но пока мы просто не пересекаем парабьих путей, а они — наших. Тут нет никаких договоренностей. Так сложилось. Наши побаиваются. Что думают на этот счёт парабы — не знает никто.
И потому с парабами мы уживаемся. Только с потомками землян не можем.
Спросишь про хаттов? Так это тоже были потомки землян. Те из них, что пошли по пути глубокой модификации физического тела. Они полагали, что разум — это всё, а тело можно создать из чего удобно. И лучше — из своеобразного симбиоза плоти и стали.
Хатты довольно успешно экспериментировали с физикой человека, превращая себя в биороботов. Вот только агрессия разума, запертого в модифицированном теле, оказалась не по вкусу остальному населению нашего рукава галактики.
В итоге хатты так изменили себя, что людей за людей уже не считали, вот такой каламбур. И кое в чём они действительно были великолепны. В медицине, например.
Мы их уничтожили, но не победили. Хатты умирали с верой в то, что они сверхлюди, их просто слишком мало, чтобы доказать это всем нам.
Но у нас тоже не было выхода. Хаттам не хватало рабов, чтобы чувствовать не только моральное превосходство над немодифицированными людьми. А человечество наконец победило рабство.
Почти. Потому что рабовладение и сейчас процветает на Э-лае. И на окраинах освоенной части Галактики тоже торгуют людьми. И даже едят людей.
Колин говорил мне, что в человеке можно пробудить «ген» людоедства, он в нас вшит природой. А вот у парабов гена людоедства нет.
Если они и выясняют взаимоотношения — то между собой, мы им неинтересны. А они для нас слишком опасны. И потому воевать нам с парабами бессмысленно. Да и не по силам пока, если честно.
Никакой неприязни между нашими видами нет — мы испытываем друг к другу легкое любопытство. Пытаемся изучать на границах зон обитания.
Вот только гнёзда с икрой — табу для наших кораблей. Рядом с гнездом лежат парабьи «трассы». Если «Персефона» попадёт в поток этих шлюпок-переростков, нам хана.
Но я решил рискнуть и пройти сквозь сектор гнездования. И объявиться таким образом в самом сердце Содружества. Потому и пытался привлечь внимание парабов, заставить их заметить, пропустить «Персефону». Не со зла ж они нас таранят?
Используя «парабьи» развязки мы могли выйти напрямую к скоплению Пьюмела, а потом замаскировать среди астероидов корабль и двинуть на шлюпках к Асконе, где окопался Ингвас Имэ.
И вряд ли нас вычислят, шлюпку обнаружить трудно — это крайне малая магнитная помеха.
— Красота, — сказал я, развёл руки и постарался хлопнуть ладонями.
Параб повторил мой жест.
Он был чуть-чуть похож на насекомое, чуть-чуть — на живую сферу из сплавов и хемопластиков. В его неуязвимой броне пряталось шесть маленьких ручек-ножек-щупалец.
Парабы любят гармоничное сочетание движения и света. Красота — первое и единственное слово, которым мы пока обменялись.
«Персефона» сияла как новогодняя ёлка. Мы нарядили корабль, разукрасив его смонтированной зампотехом подсветкой. Пытались дать понять соседям, что тоже хотим красиво перемещаться рядом с ними.
— Красота! — я снова хлопнул неуклюжими перчатками скафандра, глядя, как маленькие ручки повторяют мой хлопок.
Из шлюза меня буквально вытащили Неджел, Эмор и Келли. Пилоты были зелёные, как молоденькие огурчики, а капитан — краснее восходящего солнца. Прямо пейзаж.
— Случилось что-то? — спросил я, скручивая шлем.
— Это ты у нас случился, капитан! — На меня надвигался опоздавший к встрече навигатор Ивэн Млич. — На тебе даже не скафандр — одно название! Ты зачем туда полез! Тебе жить надоело? Дезертировать захотел?
— Ага, в Бездну, — поддакнул Рос.
