Джошуа осторожно шагнул вперед и протянул руки. Существо казалось взволнованным, как ребенок, которому доверили выполнить важную работу и который хотел удостовериться, что все было сделано идеально. Оно положило нечто тяжелое в руки Джошуа, на что он с любопытством взглянул. Это было что-то похоже на большого лосося, красивого и переливающегося.
Он услышал голос Лобсанга.
- Отлично! Я не могу сказать, что это то, чего я ожидал, но по-любому то, на что надеялся. Кстати, будет уместно, если ты отдашь ему что-то свое в обмен.
Предыдущий владелец великолепной рыбы ободряюще улыбнулся Джошуа.
- Ну, у меня есть стеклянный нож, но не думаю, что этот парень нуждается в нем. - Он колебался, чувствуя себя неловко. - И это мой нож, я лично выточил его из куска обсидиана.
Это был подарок от кого-то, чью жизнь он спас.
- Ты тянешь время, - сказал Лобсанг нетерпеливо. - Подумай вот о чем. Совсем недавно ты ожидал подвергнуться нападению, так? А теперь у нас есть очевидный факт, что это была его рыба, и он отдал ее тебе. Я подозреваю, что акт дарения важнее самого подарка. Если ты чувствуешь себя голым без оружия, пожалуйста, выбери себе позднее нож по вкусу в арсенале, хорошо? Но прямо сейчас, отдай ему нож.
Сердитый, главным образом на себе, Джошуа сказал:
- Я даже не знал, что у нас есть арсенал!
- Мы живем и учимся, друг мой, и будь благодарен, что у тебя еще есть шанс сделать то и другое. У подарка есть ценность, которая имеет мало общего с любой валютой. Передай его с веселой улыбкой для камер, Джошуа, ибо сейчас ты вершишь историю: первый контакт с чужеродным видом, хотя у него и была возможность развиться на Земле.
Джошуа передал свой любимый нож существу. То приняло его с трепетной заботой, подняло к свету с восхищением, и осторожно проверило лезвие. Потом в его наушниках возникла какофония, которая напоминала удары шаров для боулинга в бетономешалке.
После нескольких секунд она милостиво смолкла, сменившись веселым голосом Лобсанга.
- Поразительно! Они поют для тебя на частоте, которую мы считаем нормальной, в то время как между собой, они общаются на ультразвуке. То, что ты услышал, было моей попыткой перевести ультразвук в диапазон, который может воспринимать человек, если не понял.
А потом в одно мгновение они исчезли. Не осталось никаких намеков на пребывание там существ, кроме очень больших следов на снегу, уже заметаемых метелью. И, конечно же, лосося.
Вернувшись на корабль Джошуа покорно убрал огромную рыбу в холодильник камбуза. А затем, сжимая чашку свежего кофе, он сел в зале и сказал воздуху:
- Я хочу поговорить с тобой, Лобсанг. Не с голосом в воздухе, а с тем, кого могу треснуть кулаком.
- Я вижу, ты раздражен. Но уверяю тебя, ты не подвергался ни малейшей опасности. И как ты, наверное, догадался, ты был не первым человеком встретившим этих существ. У меня есть четкое убеждение, что первый встретивший их человеку решил что они были русскими...
И Лобсанг поведал Джошуа историю рядового Перси Блэкни, восстановленную по записям, найденным в его дневнике, и разговорам, которые он вел с очень удивленной медсестрой в больнице Франции, куда его отвезли после внезапного появления в 60-ых.
Рядового Перси, перед которым стоял ряд бесстрастных незнакомцев, поющих па поляне в гуще леса, быстро осенило. Ну, конечно! Это должно быть русские! Они ведь тоже вступили в войну, так ведь? И разве в журналах, что раздавали в окопах, не было их описания русских, которые очень напоминали видом медведей?
Его дедушку однажды взяли в плен в Крыму, и он всегда был готов поведать о русских внимательному мальчику.
- Ох, как же они воняли, парень, грязные люди, почти дикари, по моему мнению, и некоторые из них выглядели так, словно выбрались из глуши, в общем, я никогда не видел подобного! Так много волос человек мог получить только от -козы, только вот я гарантирую, что коза сбежала бы, как только поняла в чьих руках. находится. Но они умели петь, парень, как бы они не воняли, они пели лучше валлийцев, о, да, они умели петь! Но если бы тебе не сказали, ты бы точно решил, что они были животными.
И вот теперь Перси смотрел на ряд волосатых. безразличных, но не особо враждебных лиц, и смело заявил:
- Я англичанин, Томми? Мы на одной стороне! Да здравствует царь! - Это вызвало определенное внимание, и волосатые мужчины переглянулись.
Возможно они хотели услышать еще одну песню. В конце концов, разве мать не говорила ему, что музыка была универсальным языком? И, по крайней мере, они не стали брать его в плен, стрелять или проявлять другие признаки враждебности. В итоге, он звучно исполнил для них «Типперэри», и закончил салютом и криком: «Боже, храни короля!» После чего русские удивили его, замахав огромными руками и с энтузиазмом подхватив «Боже, храни короля!», при этом их голоса напоминали людей кричащих в туннеле. После чего они склонили свои косматые головы набок, как будто придя к какому-то выводу, и еще раз затянули «Упакуй свои беды».
Только это не было тем самым мешком, и они не были теми самыми бедами. Рядовой Перси очень старался осмыслить, что он слушал. Без сомнения, песня была та же, но пели они ее как воскресный хор. В любом случае певцы исполняли его песню так, что она получила странную собственную жизнь, гармонии, которые крутились и извивались точно спаривающиеся угри, а затем распадались на клокочущие звуки, и все же это была та же песня. Нет, она была лучше, она была более... ну, в общем, более настоящей. Рядовой Перси, никогда не слышавший музыку подобной этой. Он захлопал в ладоши, и ему вторили русские, со звуком похожим на канонаду. Они хлопали с таким же энтузиазмом, как пели, а возможно и большим.
И тут Перси пришло в голову, что речные раки, съеденные накануне вечером, были скорее закуской, а не едой. Ну, если эти русские были его друзьями, то возможно у них найдется какой-нибудь паек, чтобы разделить с ним? Они выглядели достаточно большими под этими пушистыми пальто. В любом случае, попытаться стоило, поэтому Перси потер живот и с намеком указал пальцем в рот.
Закончив петь, они столпились вместе, и единственные звуки, которые он мог разобрать, были похожи на шепот, столь же слабый как комариный писк, чтоне дает спать ночью. Однако, как только они достигли некой договоренности, они опять затянули песню. На сей раз это был свист и трели, очень напоминающий пение соловья, с легким вкраплением скворца, и оно лилось как лучший предрассветный хор, который он когда-либо слышал. И все же у него создалось впечатление, что они говорили, или скорее пели, о нем.
