Но его заперли в этой холодной комнате не с целью убить.
Убьют его позже.
Сначала его сломают физически, подчинят себе его волю, исследуют его мозг до последнего синапса.
Ликвидация Эвана Уокера началась.
Час проходил за часом. Тело начало неметь. Эван словно плавал внутри бесчувственной оболочки из собственной кожи. Белая стена напротив уходила в бесконечность. Он плыл в бескрайней пустоте, мысли стали обрывочными. Лишенный раздражителей мозг наугад выхватывал картинки из прошлого. Детство: Рождество с его земной семьей; он сидит на веранде с братьями; ерзает на скамье в церкви. Потом картинки намного древнее, из другой жизни: невероятной красоты закаты гибнущей звезды; скольжение в серебряных флаерах над горными хребтами втрое выше Гималаев; подъем на холм, безжизненная равнина внизу – ультрафиолетовая отрава их умирающего солнца погубила урожай.
Стоило ему закрыть глаза, как голос приказывал их открыть. Стоило пошатнуться – голос велел стоять ровно.
Но рано или поздно он все равно бы сломался.
Эван не помнил, как рухнул. Не помнил и голос, который кричал, чтобы он встал. Только что он стоял, и вот лежит в углу белой комнаты в позе эмбриона. Он не знал, сколько прошло времени и прошло ли вообще. Времени там не существовало.
Эван открыл глаза. В дверном проеме стоял высокий, атлетически сложенный мужчина в форме полковника. У него были глубоко посаженные ярко-голубые глаза. Эван знал этого человека. Он знал и его настоящее, и земное имя. Они никогда не встречались. Они были знакомы десять тысяч лет.
– Тебе известно, почему я поместил тебя сюда? – спросил мужчина.
Эван открыл рот. Губы треснули и начали кровоточить.
– Я предал, – ответил он, еле ворочая онемевшим языком.
– Предал? О нет, совсем наоборот. Если бы потребовалось описать тебя одним словом, им было бы «преданный».
Человек отступил в сторону, и в комнату вошла женщина в белом халате. Она катила перед собой каталку, за нею следовали два солдата. Они подняли Эвана с пола и уложили на каталку. Он увидел замершую на форсунке последнюю каплю воды. Она подрагивала, а он не мог оторвать от нее взгляд. Руку обернули манжетой, но он этого не почувствовал. Ко лбу приложили термометр, он и его не ощутил.
В глаза посветили фонариком. Женщина ощупала его тело, помяла живот, помассировала шею и таз. У нее были восхитительно теплые руки.
– Как меня зовут? – спросил полковник.
– Вош.
– Нет, Эван. Назови мое имя.
Эван сглотнул. Ужасно хотелось пить.
– Я не смогу произнести.
– Попытайся.
Он покачал головой. Это было невозможно. Требовалась совершенно другая анатомия. С тем же успехом Вош мог попросить шимпанзе процитировать Шекспира.
Женщина в белом халате и с теплыми руками воткнула ему в руку иглу. Тело Эвана расслабилось. Ему больше не было холодно, его не мучила жажда, его сознание прояснилось.
– Откуда ты? – спросил Вош.
– Из Огайо.
– До этого.
– Не могу произнести…
– Забудь о названии. Расскажи мне, где твой дом.
– Созвездие Лира. Вторая планета от карликовой звезды. Люди открыли ее в две тысячи четырнадцатом году и назвали Кеплер четыреста тридцать восемь би.
Вош улыбнулся:
– Ну конечно. Кеплер четыреста тридцать восемь би. И почему из всех предложенных вариантов ты выбрал именно Землю? Почему ты явился сюда?
Эван повернул голову и посмотрел на полковника:
– Ты знаешь ответ. Тебе известны все ответы.
Полковник снова улыбнулся, но взгляд его был жестким. Он повернулся к женщине:
– Оденьте его. Пора Алисе прогуляться в кроличью нору.
Ему выдали синий комбинезон и пару белых тапок.
– Это все ложь, – сказал он наблюдавшим за ним солдатам. – Все, что он вам наговорил. Он такой же, как я. Он использует вас, чтобы вы убивали себе подобных.
Ребята молчали и только нервно поглаживали спусковые крючки винтовок.
– Война, в которую вы готовы ввязаться, не настоящая. Вы будете убивать невинных людей, таких же выживших, как сами. Вы уничтожите их, а потом мы уничтожим вас. Вы принимаете участие в собственном геноциде.
– Ага, а ты гребаный кусок инвазированного дерьма, – сказал тот, что помоложе. – А когда командир с тобой разберется, он отдаст тебя нам.
Эван вздохнул. Пробиться через эту стену лжи было немыслимо, потому что, приняв правду, они обрекли бы себя на смерть.
«Порок стал добродетелью, а добродетель – пороком».
Его вывели из комнаты, увлекли по длинному коридору, потом спустили на три лестничных пролета на нижний уровень. Еще один длинный коридор, поворот направо в следующий, который проходил вдоль всей базы. Двери без номеров и табличек, стены из серых шлакоблоков, стерильный свет флуоресцентных ламп. В этом месте никогда не наступает ночь, здесь всегда день.
Они подошли к последней двери в сером коридоре. Сотни дверей, мимо которых он проходил, были белого цвета, эта – зеленого. Она открылась, и они вошли.
В комнате стояло откидывающееся кресло с ремнями для рук и ног. Еще несколько мониторов, клавиатура и техник с непроницаемым лицом. И Вош.
– Ты знаешь, что это такое, – сказал он.
Эван кивнул:
– «Страна чудес».
– И что я рассчитываю там обнаружить?
– То немногое, чего пока не знаешь.
– Знай я то, что мне нужно, я бы не стал заморачиваться с твоим возвращением.
Техник пристегнул Эвана к креслу. Эван закрыл глаза, зная, что загрузка памяти пройдет безболезненно. А еще он знал, что эта процедура может привести к психологическому срыву. Человеческий мозг обладает удивительной способностью скрывать и сортировать опыт и таким образом защищать себя от мучительных воспоминаний. «Страна чудес» берет чистый опыт без вмешательства мозга, извлекает все факты без каких-либо интерпретаций. Никаких контекстов, никаких причин и следствий, нефильтрованная жизнь, без рационализации, отрицания и удобных для психики пробелов.
Мы помним свою жизнь. «Страна чудес» заставляет пережить ее заново.
Вся операция заняла две минуты. Две очень долгих минуты.
После гнетущей тишины – свет и голос Воша:
– В тебе есть один изъян, и ты об этом знаешь. Что-то пошло не так, и нам важно выяснить, что именно.
У Эвана затекли ноги. Ремни содрали кожу на запястьях.
– Тебе не понять.
– Может быть, ты и прав. Но мой человеческий императив подсказывает, что я должен попробовать.
На мониторах проплывали колонки цифр – его жизнь в череде кубитов: все, что он видел, чувствовал, слышал, говорил, пробовал на вкус и думал. И самый сложный пакет информации во вселенной: человеческие эмоции.
– На диагностику уйдет какое-то время, – сказал Вош. – Идем, хочу кое-что тебе показать.
Эван буквально вывалился из кресла. Вош подхватил его и аккуратно поставил на ноги.
– Что с тобой? – спросил он. – Почему ты так слаб?
Эван кивнул на мониторы:
– У них спроси.
Он дал слово. Он должен был найти Кэсси раньше Грейс. Он бежал по шоссе, пока находившийся внутри него дар не обрушился. Потому что нет ничего важнее данного обещания, нет ничего важнее, чем она.
Эван посмотрел в голубые, похожие на птичьи глаза Воша и спросил:
– Что ты хочешь мне показать?
Вош улыбнулся:
– Пойдем, сам увидишь.
Поворот с лестницы налево привел в коридор с милю длиной и закончился зеленой дверью «Страны чудес». Правый же поворот – в тупик, к пустой стене.
Вош прижал к ней большой палец. Загудело открывающее устройство, вертикальная щель разделила стену надвое. За ней оказался новый коридор, темный и узкий.
Автоматически включилась запись-предупреждение.
«Внимание! Вход в зону только для персонала с особым допуском номер одиннадцать. Все оказавшиеся в зоне без допуска будут немедленно подвергнуты дисциплинарному взысканию. Внимание! Вход в зону только для персонала…»
Они вошли в темный коридор. Им в спину продолжал вещать голос из скрытых динамиков: «Внимание!» В конце коридора над дверью без ручки светилась замызганная лампочка тошнотворно-зеленого цвета. Вош прижал большой палец к центру двери, и та беззвучно открылась.
– Мы называем это место «Зоной пятьдесят один», – без тени иронии сообщил Вош Эвану.
Свет включился, как только они переступили порог. Первое, что бросилось Эвану в глаза, – капсула яйцевидной формы, идентичная той, на которой он бежал из лагеря «Приют». Только эта была в два раза больше. Капсула занимала половину помещения. Над нею Эван увидел пусковую шахту из армированного бетона.
– Это ты и хотел показать? – удивился он.
Эван знал, что у Воша на базе должна быть капсула для возвращения на корабль после начала Пятой волны. Пройдет всего несколько часов, и точно такие же капсулы отделятся от корабля-носителя, чтобы забрать оставшихся на земле внедренных. Почему Вош захотел, чтобы он увидел эту?
– Она уникальная, – ответил Вош. – В мире таких всего двенадцать. По одной на каждого из нас.
