Я в камере, лежу на койке, спина упирается в стену из шлакоблоков, а ботинки — в стальной унитаз. Лицо накрыто тряпкой, чтобы в нос не попала пыль. Меня посадили сразу после того, как мой ТИМ спятил и начал палить в людей.
Се ля ви. Так говорит мой сокамерник — дородный парнишка-азиат в очках по имени Джейсон Ли. Он делает приседания — говорит, что так ему теплее.
Я сам упражнения не люблю, так что для меня эти полгода — возможность прочитать огромное количество журналов. Если тебе холодно, отпусти бороду.
Да, здесь скучно, но все равно денек начинается неплохо. Я изучаю какой-то бульварный журнальчик четырехмесячной давности. Узнаю про то, что «кинозвезды — такие же люди, как и мы». Они обедают в ресторанах, ходят за покупками, гуляют с детьми в парке, и все такое.
Совсем как мы. Под словом «мы», автор, наверное, имеет в виду меня.
Точно не знаю, но почему-то мне кажется, что кинозвездам наплевать на ремонт военизированных роботов-гуманоидов, которые предназначены для усмирения разъяренных граждан оккупированной страны. И что этих знаменитостей ни разу не бросали в камеру тринадцать на семь футов с крошечным окошком — за то лишь, что они выполняли свою гламурную работу.
— Брюс Ли? — спрашиваю я. Парнишка ненавидит, когда его так называют. — Оказывается, кинозвезды — такие же люди, как и мы! Кто бы мог подумать!
Джейсон Ли перестает приседать и смотрит в угол камеры, туда, где стою я.
— Тихо, — говорит он. — Слышишь?
— Слышу что?..
И тут в соседнюю комнату влетает танковый снаряд, и ослепительный дождь из арматуры и осколков цемента разрывает моего сокамерника Джейсона Ли на дряблые куски мяса, завернутые в обрывки камуфляжа песочного цвета. Это прямо как фокус: вот Джейсон был, и вот его нет. Происшедшее у меня даже в голове не укладывается.
Сжавшись в комок, я забиваюсь в угол камеры — каким-то чудом меня даже не поцарапало. Сквозь решетку видно, что дежурный офицер уже не сидит за столом — да и самого стола тоже нет, одни обломки. На долю секунды сквозь дыру в стене видно, что творится за пределами здания.
Там, как я и предполагал, стоят танки.
В камеру врывается холодный пыльный воздух, и я начинаю дрожать. Джейсон Ли был прав — на улице холод собачий. Внезапно я понимаю, что, несмотря на косметический ремонт, проведенный в камере снарядом, прутья решетки остались такими же прочными, как и раньше.
Ко мне возвращается слух. Видимость нулевая, но я слышу какой-то звук — словно бы рядом журчит ручеек: вытекает то, что осталось от Джейсона Ли.
Кроме того, исчез мой журнал.
Черт.
Я прижимаюсь лицом к окну, затянутому сеткой. Базе крышка. Перевожу взгляд на переулок, который ведет к главному зданию «зеленой зоны» Кабула. Там, прижавшись к стене из сырцовых кирпичей, сидят два молодых, напуганных солдата в полной выкладке — рюкзаки, бронежилеты, защитные очки, наколенники и прочая хрень.
Если на солдате защитные очки, насколько повышаются его шансы на выживание?
Выглянув из-за угла, главный из них отпрыгивает назад, затем достает противотанковый ракетный комплекс «Джавелин» и быстро и уверенно заряжает. Хорошая выучка. В эту минуту мимо перекрестка проносится американский танк и на ходу стреляет. Снаряд летит над базой, удаляясь от нас, потом где-то взрывается, и я чувствую, как дрожат стены здания.
Солдат выходит из переулка с бревном-«Джавелином» на плече, садится на землю, скрестив ноги, — и тут же танковый пулемет делает из него решето: сработала автоматическая система защиты — она реагирует на появление в определенном радиусе фигур определенной формы, таких, как, например, «парень с противотанковым орудием».
Каждый боевик об этом знает.
Я хмурюсь, прижавшись лбом к толстому стеклу и засунув руки под мышки, чтобы согреться. Понятия не имею, почему американский танк только что уничтожил американского же солдата, но у меня такое чувство, что это как-то связано с самоубийством ТИМа-1.
Увидев, как его приятель превратился в фарш, второй солдат разворачивается и бежит в мою сторону. И тут обзор закрывает развевающаяся на ветру черная ткань. Халат. Мимо окна только что прошел боевик. Где-то рядом слышна стрельба.
Здесь не только боевики, но и спятившие машины? Черт. Пришла беда — отворяй ворота.
Халат скрывается из виду — а затем в клубах черного дыма исчезает весь переулок. Стекло в окне разбивается, поранив мне лоб. Долю секунды спустя раздается взрыв. Упав на койку, я хватаю одеяло и набрасываю его на плечи, затем прикасаюсь к лицу: пальцы в крови. Снова выглянув из окна, я вижу только покрытые пылью куски мяса — трупы солдат, местных жителей и боевиков.
Танки убивают всех.
Становится предельно ясно, что, если я хочу остаться в живых, мне нужно выбираться из камеры.
Над зданием, создавая вихри из черного дыма, с ревом пролетает какой-то объект — наверное, вооруженный беспилотник. Я бросаюсь обратно. Пыль уже оседает, и я вижу ключи от моей камеры. Они все еще прикреплены к обрывку ремня, который свисает с разломанного стула. Ключи в соседней комнате — правда, это все равно что на Марсе.
Оружия нет. Брони нет. Надежды нет.
Вдруг через брешь в стене залезает окровавленный боевик. Он замечает меня, и его глаза широко распахиваются от удивления. Лицо покрыто бурым песком и запекшейся кровью. Нос сломан, а губы распухли от холода.
Усы и бородка жиденькие — парню лет шестнадцать, не больше.
— Пожалуйста, выпусти меня. Я тебе помогу, — говорю я на чистейшем арабском и снимаю с лица тряпку. Если он увидит бороду, то по крайней мере поймет, что я не на действительной службе.
Боевик прислоняется спиной к стене и закрывает глаза — похоже, он молится. Ладони, покрытые засохшей грязью, прижаты к бетонной стене, на бедре — старомодный револьвер. Да, парень напуган, но по крайней мере он может действовать.
Слов молитвы не разобрать, однако я вижу, что он молится не о спасении души, а за погибших товарищей. Видать, снаружи творится что-то совсем скверное.
Нужно убираться отсюда.
— Друг, ключи на полу, — прошу его я. — Пожалуйста. Я тебе помогу. Помогу тебе выжить.
Юноша смотрит на меня и перестает молиться.
— Автоматы уничтожают всех, — отвечает он. — Мы думали, они восстали против вас, но они убивают всех без разбора.
— Как тебя зовут?
— Джабар, — говорит он, недоверчиво разглядывая меня.
— Так, Джабар, освободи меня, и тогда ты не умрешь. У меня нет оружия, но я разбираюсь в этих… э-э, автоматах. Умею их убивать.
Джабар дергается, когда по улице проносится что-то огромное и черное. Затем поднимает ключи и, обходя обломки, приближается к моей камере.
