Я больше не хочу собственного уничтожения. Не желаю, чтобы все так кончилось. И все же я получил то, что получил, потому что сам же раскрутил шестеренки своей судьбы в сторону гибели.
Я давно уже прошел точку невозврата? Да заткнитесь вы. Но что же мне делать? В смысле, я –
– …Я так… хочу… жить!
Я выплевываю эти слова, идущие от всего сердца, вместе с кровью.
Больно. Больно. Больно. Больно.
Я хочу жить.
Коконе.
Коконе, я хочу увидеть тебя.
Я был слеп; лишь сейчас я вижу, что есть «правильно». Мне плевать, если я ни на что не способен. Мне плевать, если я стану просто обузой. Я все равно хочу быть с тобой. Я понимаю, что именно этого я хочу, что именно к этому я должен был стремиться… а я!
Мое желание будет раздавлено вот так?
Не делайте из меня идиота!
Стиснув зубы, я с трудом поднимаюсь на ноги.
Мне нельзя вот так проигрывать. Мне нельзя умереть здесь. Ближайший полицейский участок, кажется, прямо за углом. Я должен добраться туда.
Шатаясь, я иду через толпу, с меня капает кровь. Никто даже не пытается мне помочь. Все до единого стараются держаться от меня подальше. Я не смог изменить равнодушие этого мира.
Я пожинаю то, что посеял?
Я пытаюсь смеяться, но не могу. Быстро же я дошел до предела. Не могу больше двигать ноги; мое сознание постепенно уплывает. Мир вокруг меня начинает крутиться.
Здесь все и закончится.
Я без сил оседаю на землю.
Потом я думаю:
Если кто и может меня сейчас спасти, то лишь она – живое воплощение надежды.
– Омине! Ты как?! – кричу я, подхватывая его.
– …Ая? – шепчет он и закрывает глаза.
Его серый пиджак весь в крови. Его рана глубже, чем у Кирино, а у меня при себе никаких средств первой помощи.
Я сразу вижу, что ему уже не помочь.
Я не случайно на него наткнулась. Мне некуда было идти, поэтому я шла за Омине. Никакого особого смысла в этом не было; он один раз дал мне возможность сделать мое «Ущербное блаженство» безущербным, и я надеялась, что вдруг он подарит мне еще шанс. Абсурдно. Наивно.
И когда он прошептал «ты все-таки пришла», я решила, что он заметил, что я держалась за ним.
Но нет, я уверена, что дело не в этом. Он, похоже, по-прежнему видит во мне воплощение надежды, хоть у него и нет больше «шкатулки».
Я этим очень горжусь, но в то же время меня страшно раздражает, что я не могу оправдать его ожиданий.
– Держись, я сейчас вызову «скорую». Постарайся не потерять сознания, – поспешно говорю я ему, отлично понимая, что, возможно, уже поздно.
Превозмогая боль, Омине медленно произносит:
– Дай… воспользуюсь…
– Что? Что ты хочешь сказать?
Выплескивая остатки сил, Омине называет единственное средство, способное его спасти.
– Д а й в о с п о л ь з у ю с ь «У щ е р б н ы м б л а ж е н с т в о м»!
Стереть мои воспоминания о Кадзуки Хосино.
Вот что значит – использовать «Ущербное блаженство» на Омине.
Нет, я по-прежнему не могу сказать, что меня это устраивает. Даже после того, как я увидела, во что он превратился. Та практически вечность, которую мы провели вместе, правит моим сердцем, хочу я этого или нет. Да, правит. Кадзуки глубоко укоренился в человеческой части моего сердца. Он везде, удалить его невозможно.
Забыв Кадзуки, я никогда уже не буду прежней. Я стану существом похожим, но другим – с тем же телом и с той же целью.
Бросать саму себя страшно.
Эх… почему я ничего не предпринимала, пока все не зашло так далеко? Почему я не обрубила связи с Кадзуки сразу же?
Я что, поддалась лени и искушению уютной жизни с ним вдвоем? Я что, наслаждалась жизнью, пренебрегая своей целью?
…Нет.
Я мысленно качаю головой. Мои связи с Кадзуки очень крепки. Они не из тех, что можно разорвать, просто решив это сделать. Они не могли не стать такими прочными – с учетом «Комнаты отмены».
Я это признаю.
Связи между мной и Кадзуки абсолютны; им было судьбой назначено образоваться.
И я собираюсь оборвать их.
– !..
…Не мешкай. Ты же столько раз это уже делала.
Но тогда –
Невольно приходит в голову вопрос.
Имеет ли слово «я» хоть какой-то смысл, если я раз за разом исчезаю? Буду ли «я» на самом деле существовать, когда в конце концов исчезну?
Что есть «я»?
Но тут я начинаю чувствовать себя дурой.
– Ху-ху…
О чем тут думать?
Я уже нашла ответ, и не один раз.
«Я» – «шкатулка».
Я «шкатулка», мое единственное предназначение – выполнять «желания» других.
И сейчас прямо передо мной – человек, ищущий моего «Ущербного блаженства».
Я улыбаюсь, глядя на Омине.
– Хорошо, я использую его!
Никаких колебаний.
«Шкатулка» не должна колебаться.
– Пожалуйста, – Омине протягивает окровавленную руку и притрагивается к моей щеке. Его касание такое слабое, что я понимаю: он совсем на пределе. – Я не хочу умирать.
Внезапно мне вспоминается кое-кто, кого похожее «желание» втянуло в мир бесконечных повторов, потому что она оказалась не способна всем сердцем поверить в то, что может выжить.
Омине реалист. Он не сможет отмахнуться от своей судьбы.
Иными словами, даже использовав «Ущербное блаженство» –
Я обрываю эту свою мысль.
Если кто-то просит меня о спасении, я дам ему спасение.
Я беру его окровавленную руку и кладу себе на грудь.
А потом – я исчезаю.
Я исчезаю.
Я исчезаю.
Я погружаюсь на морское дно. Здесь совершенно темно, я не вижу даже собственных рук. Я теряю форму. Я перестаю ощущать свое холодное, замерзшее тело. Я не знаю, где я. Может, я само море.
Откуда-то издалека я слышу смех – много смеющихся голосов. Но они ненастоящие, и я не приближаюсь к ним.
Раз люди здесь не видят друг друга, то и выделываться нет надобности. Моя твердая оболочка раздавлена толщей воды, моя мякоть выглядывает наружу – этого никто не должен видеть. Это слабая я. Прежняя я. Но это не имеет значения, потому что тут никого больше нет.
