поднять руку, но не сумел. Понимая, что сейчас и губы откажут повиноваться, парень спросил:
— Зачем?
Старый эльф бросил в огонь чашку, из которой пил парень, начал задумчиво рассматривать, как маленький огонек облизывает стенки старинной посудины.
— Вот видишь, из-за тебя пришлось пожертвовать своей любимой чашкой, — упрекнул начальник каравана Данута, словно тот был виноват. — Снадобье, которое я тебе дал, может действовать только в смеси с истинным фарфором. Сегодня его уже никто не сумеет сделать! На истинный фарфор требуется глина, выстоявшая во взвеси более тысячи лет! Ну, кто сейчас станет тратить столько времени на простую посуду.
Повздыхав, эльф вытащил обугленную чашку из костра (и как он не обжег пальцы?) и старательно придавил ее каблуком, стараясь впечатать в песок как можно глубже.
— А, ты спрашиваешь, зачем я тебя отравил? — спохватился Главный Проводник. — Да потому, что резать тебе глотку, на глазах у остальных, было бы неправильно. Они, хотя и истинные эльфы, но гораздо моложе меня. Они уже прониклись идей, что орки и люди имеют такие же права на существование, что и эльфы. Тем более, что ты сейчас для них герой, перебивший треть разбойников. Что бы они мне сказали, начни я тебя убивать открыто? А так… Тебе стало плохо, потом ты умер, вот и все. Кто станет допытываться о потери какого-то получеловека, если мы сегодня потеряли пять эльфов? А тебя мы завтра засыплем песком. Или, зачем тебя засыпать? Караван и так уже опаздывает, нам некогда возиться с телами чужаков.
Данут, уже совсем непослушными губами пытался спросить «Почему?», но мышцы не слушались. Старик, правда, это понял.
— Ты должен был умереть по простой причине. Пока в горах копошатся гномы, добывают свои металлы, плавят их, они нам не опасны. Гномы не станут пахать землю, вырубать леса, губить пустыню. Конечно, кое-какие неприятности от них есть. И деревья срубят, но это ерунда, по сравнению с тем, на что способны существа твоей расы. Но ты — только первая ласточка. Следом за тобой потянутся остальные люди. Я понимаю, что не смогу воспрепятствовать возвращению людей, но, по крайней мере, смогу это слегка приостановить.
Что-то прикасается к лицу. Мокрое, шершавое и горячее. Кажется, кто-то вылизывает лицо? Неужели до него добрался пустынный шакал? Нет, шакал бы не стал облизывать жертву, а впился бы в горло.
Данут попытался открыть глаза, но веки, распухшие и спаленные солнцем, не открывались. И тут он понял, что это собака. Собака? Откуда в пустыне собака? Может, его наше какой-нибудь караван?
Потом полилась вода. Кому-то она показалась бы теплой и противной, но для Данута она была самой сладкой и прохладной. И, никакие напитки в мире не могли бы сравниться с самой обычной водой!
Парень почувствовал, как сильные руки берут его, и переносят на что-то твердое, но это «что-то» двигается, хотя и очень медленно. Время от времени кто-то накладывал на его голову мокрую тряпку, кто-то поил его замечательной водой.
Воспитанник орков лежал, в полубреду, иногда приходил в себя, вспоминая то, что случилось с ним, и то, что ему привиделось. Кажется, он все-таки умер у костра старого эльфа. По-крайней мере, так ему первоначально показалось. Он ничего не чувствовал, а потом смотрел с полным равнодушием, как несколько караванщиков, горестно покачав головой, понесли его тело прочь от оазиса. А дальше… Кажется, он был где-то далеко-далеко, но там к нему подошел отец, вместе с незнакомой женщиной, очень красивой и статной, напоминавшей чем-то Талину. И тут Данут понял, что перед ним… его мать, которую он никогда в жизни не видел. Он протянул к матери руки, но та отчего-то помотала головой и прошептала: «Потом. Пока рано!»
Что именно рано, Данут не понял, ему стало обидно, что мать, увиденная впервые, не захотела его не то, что обнять, а даже подержать за руку. А отец, кажется, довольно сильно толкнул его в грудь, отчего стало еще обиднее.
Воспитанник орков пришел в себя от того, что лежит в кромешной тьме, а кто-то сверху ходит у него прямо по голове, груди, странно сопит и что-то такое делает, отчего давит еще сильнее.
Тьма давила на грудь, стискивала плечи. Но тут в нос попало что-то колючее, едкое и воспитанник орков чихнул. Похоже, что это был песок, в который его закопали. Данут, что есть силы, рванулся вверх, надеясь, что сумеет вылезти из могилы. Услышал чей-то крик, похожий на полупридушенное воронье карканье, только противнее раз в десять, рванулся еще раз и увидел холодное небо.
Парень сумел-таки выкарабкаться, стряхнуть с себя груду песка. Увидев неподалеку птицу-падальщика, недовольно потрясающую кривым клювом на лысой башке, усмехнулся. Похоже, именно она пыталась добраться до свежего покойника, но вместо этого освободила его от песка. Что ж, спасибо тебе! Теперь бы не попасться извечным конкурентам птиц — песчаным волкам, или, как еще их называют, шакалам.
Данут лежал на груде песка, осознавая, что сейчас он настолько слаб, а все силы, что у него оставались, он потратил на то, чтобы выскочить из песка, что любая пустынная тварь может сожрать его заживо.
Но к счастью, парня никто не сожрал, потому что в этом случае моё повествование подошло бы к концу.
А потом Данут шел. Сколько он шел, как, он не помнил. И как он вышел к степи, тоже.
Только спустя два дня Данут окончательно пришел в себя, а еще через день сумел встать на ноги, осмотреться и понять, кем же оказались его спасители. А кто они — люди, орки или эльфы, парень так и не понял. Похоже, их это тоже не особо волновало.
Это были кочевники, перегонявшие огромные стада овец с летних пастбищ, расположенных где-то высоко в горах, на зимние, в низинах. Домом для них служили огромные шатры, сделанные из черного войлока. Внутри шатра помещалось несколько поколений и, что удивительно, всем хватало места. Шатер можно было собрать за считанные минуты, и уложить на телеги с высокими колесами, в которые были запряжены зукки — небольшие горбатые быки.
Спали все на тонких тюфяках, набиваемых сухой травой, а вместо столов расстилали посередине шатра войлок. Все имущество кочевников — одежда на теле, медные котлы — многократно латаные, но передававшиеся по наследству как фамильные драгоценности, деревянные тарелки и ложки, глиняные кружки.
Это были вообще удивительные люди. За все время пребывания у кочевников, Данут не заметил, чтобы они молились каким-нибудь богам, или приносили им жертву.
