ее на лапы и заставить идти самостоятельно. Так вот и нес ее на руках, а собака дрожала и прижималась к человеку, словно ребенок, потерявшийся, а теперь отыскавший свою мать!
Встречать Данута выбежали и люди, и собаки. Товарки «пропажи» уже недовольно толкали подругу носом — мол, становись на землю, и не позорься, что люди скажут? Но воспитанник орков отнес собачонку на повозку, где была «лекарка». Убедившись, что переломов нет, а лапа только ушиблена, Жусан отпустила собаку.
Перед тем как убежать, псица подбежала к Дануту и, виляя хвостом, принялась заглядывать парню в глаза, подпрыгнула, положив ему лапы на плечи, отчего тот едва не упал, а потом лизнула его в щеку. Народ, обрадовавшийся, что член их большой семьи нашелся, радостно засмеялся, а громче всех смеялась юная вдова.
Ночью Жусан пришла к Дануту, а тот не сумел сказать «нет».
Как это часто бывает, наутро Данут переживал о случившемся. Нет, он не жалел о том, что произошло ночью между ним и юной вдовой. В конце-концов, он человек свободный и, никому ничего не должный. Жусан тоже достаточно взрослая особа, уже успевшая побывать замужем. Так что, в этом отношении совесть парня была чиста. К тому ж, инициативу проявила сама женщина. Ведь это же не он пришел к ней в шатер, а она сама залезла в его постель. Отказать женщине? Интересно, как бы это выглядело со стороны, если бы он начал ее выталкивать, или звать на помощь сородичей Жусан? Вот-вот… К тому же, он молодой и здоровый мужчина, у которого давно не было женщины. А это, как говорили его сородичи, вредно для здоровья.
Вообще, Данут поймал себя на том, что все женщины, которые были в его жизни — а их, включая Жусан, и было-то всего три (Ласти не в счет, потому, что с ней дальше поцелуев дело не шло!) сами проявляли инициативу, а он, всего-навсего повиновался воле обстоятельств и настойчивости женщины. Разумеется, не без удовольствия. Но, кто из мужчин поступает иначе? Есть такие? Вот то-то же.
Но он переживал совершенно о другом. Воспитанник орков размышлял о том, а не придется ли ему связать себя какими-то отношениями? Проще говоря — не заставят ли его жениться? А он к этому совершенно не готов. Да, молодая женщина была довольно мила, но не настолько, чтобы связывать с ней свою судьбу. Тем более, Данут ужасно хотел выйти из этой степи. Здесь, конечно же, хорошо. Чистый и свежий воздух, хорошие люди, верные собаки. Вот только, коли начнешь думать о том, что до скончания века ты будешь перегонять овец из одного конца степи в другой, тут и рехнуться можно. Кочевники, выросшие рядом с отарами овец, не представляют себе иную жизнь, а он… Нет уж, нет уж. По правде-то говоря, он уже не смог бы прожить в том крошечном поселке, где он жил вместе с отцом. Всю жизнь ловить рыбу, распахивать крошечное поле, отбирать мед у диких пчел? Нет, ему требовалось чего-то большего. Тот мир, который он успел увидеть, был гораздо шире, нежели мирок у моря Ватрон, или среди овец.
Но что же ему теперь делать? Если ему прикажут жениться, то придется бежать. А куда? Данут пытался определить направление, где может быть побережье, от которого, как говорили, рукой подать до поселка геологов, но уж слишком оно было неопределенным. Если судить по солнцу, «неопределенность» составляла не меньше пятнадцати градусов. А пятнадцать градусов что в море, что в степи, это очень много. Посему, нужен был проводник, способный провести его по степи. Ну, или кто-нибудь из кочевников укажет ему направление по звездам. Вот только, воспитанник орков сомневался, что скотоводы имеют представление о том, что звезды, это не только серебряные гвоздики, вбитые в небо, а еще и отличные указатели пути. Нет, воспитанник орков не хотел унизить кочевников, просто, по его мнению, у них были иные способы отыскивать дорогу. Покамест, парень видел лишь то, что соратники узнают в бескрайней степи какие-то приметы, недоступные его взгляду — вот тут, овражек, возникший три года назад из-за обильной влаги, а здесь — остатки дерева, в которое попала молния. Ну, про такие тонкости, как складки местности, высота холмов, осыпавшиеся берега пересохшего ручья, что казались степнякам открытой книгой, чьи страницы они читали совершенно свободно, были просто недоступны его пониманию.
А Дануту хотелось туда, где есть люди, с которыми можно поговорить не только об окоте овец, о свежей траве или о том, что надо бы посмотреть у старой собаки Кно зубы — не стерлись ли? Ему хотелось посидеть с книжкой в руках, поболтать о чем-нибудь интересном… Ну, что бы еще такое сказать? Еще ему поднадоело спать под открытым небом, есть черт те что и обходиться без мыла. Конечно, он человек привычный и может много дней обходиться без цивилизации. Но одно дело, когда ты знаешь, что пробыв в лесу или в море месяц-другой, ты снова вернешься к нормальной жизни и, совсем другое, когда ты поймешь, что нормальной жизни больше не будет, а будет земля, укрытая войлоком, костер, да неглубокий ручеек, где воды хватает только для того, чтобы напоить овец, а не вымыться самому.
Была еще причина, по которой Дануту хотелось покинуть кочевников. Эх, как же ему хотелось повидаться с Главным Проводником каравана, и вылить ему в рот какой-нибудь яд. Ну, яда он не найдет, но в этом случае сойдет и пучок травы, горсть верблюжьего навоза (хрен с ним с руками, потом отмоешь!), которые можно впихнуть в старческую глотку. Да. Впихнуть. Вбить. Вколотить. В глотку. В пасть. В разинутый рот. Но отомстить хотелось именно так. Не резать, не ткнуть ножом, не вешать на дереве. Такая смерть была бы слишком почетной для старого мерзавца, приговорившей к смерти существо, только по причине того, что он не эльф.
А недавно Данута настигла мысль — а не сам ли начальник каравана убил Энама? Удар был нанесен сзади, в спину. Может быть, Главный Караванщик опасался, что Энам не позволит убить человека, спасшего ему жизнь и, потому, решил избавиться от него? Вполне возможно. Хотя, воспитанник орков допускал, что смерть друга произошла именно в бою, от рук разбойников.
Вполне возможно. Об этом надо бы спросить самого Главного Проводника. Но как разыскать подлеца? Скорее всего, к тому времени, когда он сам окажется на побережье, караван вернется
