Нет, следует отдать ей должное, сида не завизжала, не попыталась бежать прочь. Расширившиеся глаза-смарагды потемнели, словно роговая обманка. Правая рука метнулась к поясу, где крепились опустевшие ножны.
Вот и хвала Небесному Отцу, что опустевшие, а то схлопотал бы непрошеный лекарь вершков шесть доброй стали в подреберье, и дело с концом.
— Тише, феанни! — Я отшатнулся, поднимая руки раскрытыми ладонями вперед. — Ты в безопасности!
Мак Кехта попыталась сесть, но безуспешно. Слабость после хорошего удара по голове так просто не отпустит. Поэтому она только приподнялась на локте, затравленно озираясь.
— Где я? Ты кто?
Вот оно что! Учителя нам рассказывали — можно потерять часть памяти, если по мозгам досталось. Насколько же серьезно это у воительницы?
— Я — Молчун. Эшт. Помнишь меня, феанни? — Покачала головой. Не помнит.
— Прииск Красная Лошадь.
Ага, промелькнуло нечто вроде понимания.
— Этлен. — Наконец-то уверенность.
— Этлен… Где он?
— Здесь, феанни. Пошел на разведку.
— Уже вернулся. — Телохранитель возник из мрака и присел на корточки подле госпожи. — Риэн орт Фэйн, феанни. Мид мюре ниа шюд'. Держи себя в руках, феанни. Мы еще не умерли.
— Та кьюн', Этлен. Я в порядке, Этлен, — отозвалась сида, но боль, пронизывающая еще слабый голос, заставляла усомниться в правдивости этого утверждения.
— Выхода нет. — Сид глянул мне в глаза. — Лестница наверх разрушена. Но это полбеды. Выход привален бревнами. Даже вдвоем не откинуть.
— Ясно. Не повезло.
— Это еще не все, Эшт…
Этлен сделал многозначительную паузу.
— Догадываюсь. — Я действительно знал, что услышу. Ну, почти наверняка.
— Правильно догадываешься. Выбраться нам не дадут. Весь прииск гудит, как растревоженное гнездо шершней. А мы в самой его середочке.
— Ясно.
Не скажу, что известие меня обрадовало, однако и особого горя я не ощутил. Должно быть, нельзя до бесконечности пугаться и шарахаться. На душе нарастают мозоли не хуже, чем на ладонях от лопаты и кирки.
— Ясно. — Это коротенькое слово так славно соскальзывало с языка, как санки со снеговой горки. — Отдохнем, перекусим,..
— Хорошо. —Этлен кивнул, усаживаясь поудобнее.
— Дьох, — вдруг попросила Мак Кехта. — Пить. — Мы повернулись к ней одновременно.
— Дайте воды. — Телохранитель оглянулся на меня…
Это же надо было оказаться таким лопухом! Все продумал, все предусмотрел, да? Нитки-иголки, соль-муку… А вот фляжку с водой, обычную фляжку, захватить не догадался. Правда, кто думал, что уходить под землей будем, подобно червям и крысам? Но это оправдание слабенькое. Даже вслух высказать совестно.
Всего и осталось — виновато развести руками.
— Потерпи, феанни, — мягко, почти ласково сказал Этлен. — Мы скоро найдем воду. Обязательно найдем.
Может быть. Очень даже может быть. Подземные воды иногда подступают к уровням, на которых добывают самоцветы. Кое-кто из парней не раз жаловался на противную капель с потолка рассечек, мешающую работе. Рогоз или Подметка. Или Жихарь? Не помню точно.
— Найдем, — кивнул я.
— Тем более, нет резону здесь рассиживаться. — Сид не собирался тратить время даром.
Взгляд, брошенный на зияющий неподалеку черный провал, вызвал у меня ледяной озноб. Захотелось выдумать любую причину, чтобы задержаться в старой рассечке подольше. Этлен, похоже, заметил мои колебания.
— Я пойду первым. — Ни тени насмешки, ни малейшего намека на презрение трусливого человечка, простое утверждение. — Конечно, если хочешь, можешь поесть. Ты и девочка.
И на том спасибо.
— А вы?
— Я могу долго без еды. Очень долго.
Хотел ляпнуть, что беречь харчи незачем, а потом вдруг сообразил, что суровый Этлен в глубине души боится. Не за себя, понятное дело, а за феанни. Боится не найти выхода на свет и погибнуть в ходах и отнорках голодной смертью. Поэтому начал экономить прямо сейчас.
— Ты воин, Этлен. Возможно, только от тебя зависит — выживем мы или нет.
— Я воин, Эшт. Это правда. Но здесь мне некого рубить своими мечами. А значит, выживем мы или нет, зависит только от тебя. Ты знаешь этот мир. Мой мир — там.
Перворожденный ткнул пальцем в близкий свод рассечки, грязный и неровный.
Если бы он знал, как я боюсь! Сажени породы над головой давили, казалось, прямо на сердце, которое сжималось и трепетало, будто зажатая в кулаке ласточка-красногрудка. Подземный мир таит в себе опасностей не меньше, чем надземный. И уверенности сида в своих знаниях и умениях я нисколечко не разделял, но говорить об этом вслух не стал. К чему пугать Гелку и Мак Кехту раньше времени.
— Ладно, Этлен. Когда проголодаешься, дай знать.
Даже поморянин способен привести лошадь к водопою, но сотни веселинов не хватит, чтобы заставить ее напиться.
Пошарив в мешке, я нащупал две булдыжки побольше и извлек их на свет… Хотя какой там свет! Ветка, служившая факелом, совсем догорела. Только багровым светились подернутые мутной вуалью затухающие угольки. Один кусок сунул Гелке в руки. Она покачала головой:
— Не хочу.
Да что они, сговорились все, что ли?
— Нужно, белочка. Береги силы.
Девка привыкла меня слушаться. Взяла ножку и неохотно принялась обгрызать темное, хорошо прокопченное мясо. Слава Сущему Вовне, по крайней мере одну уговорил.
Вот меня, к слову сказать, упрашивать поесть не пришлось. Странный я, верно, парень. Никогда не понимал всяких там «от волнения кусок в горло не лезет». Мне лезет всегда. Когда он есть, конечно же. Никакие душевные потрясения не в силах заглушить зова голодного брюха. Должно быть, последствия аскетического воспитания в Храмовой Школе, где ученикам не давали обрасти жирком, и голодной зимовки в Восточной марке, где попавшая в силок отощавшая пищуха расценивалась как повод к пиршеству.
Ножка показалась очень даже вкусной. Немного жестковатая. Наверное, вертишейка попалась почтенного возраста. Бабушка всех вертишеек. Как они умудряются доживать до преклонных лет при такой глупости?
Кто бы рассуждал о глупости?
После копченого мяса я уже совершенно искренне раскаивался в собственном легкомыслии. Вода нужна. Просто необходима. И чем скорее мы ее найдем, тем больше шансов выжить.
Гелка тоже худо-бедно справилась со своей долей. Бросила в сторону обглоданную косточку.
— Готовы? — тут же поинтересовался Этлен. Определенно, старик видел в темноте не хуже филина.
— Готовы, — откликнулся я. — Если феанни способна двигаться…
— Я могу идти! — сказала, как хлыстом ожгла, Мак Кехта. Если не сила тела, то сила духа к ней вернулась, это точно.
— Тогда пойдем.
Этлен первым нырнул в лаз. Едва различимая тень в окружающем нас мраке. За ним последовала сида. Потом Гелка, волочащая свой мешок. Я пошел последним. Вернее, пополз.
Опять повороты и петли, подъемы и спуски. Прихотливым путем блуждал стуканец. А что ему? Еду искал. Что они едят, любопытно знать? А может, просто гулял в свое удовольствие? Не рассчитывал на незваных гостей, удумавших воспользоваться его ходом.
Нора вилась вдоль скального основания холмов так, что под коленками постоянно оказывались обломки пегматита — кварц да обманка роговая, острые, как битая черепица, а потолок, напротив, грозил обрушиться и похоронить заживо.
Одно хорошо — именно здесь и должны встречаться подземные воды, просачивающиеся сверху через рыжий грунт до неподвластного им камня. Глядишь, наткнемся на ручеек или хотя бы тоненькую струйку, сбегающую по стене.
Стараясь отогнать нехорошие мысли, я полностью погрузился в ритм движения.
Правая рука — левое колено, левая рука — правое колено. Раз-два, три-четыре. Раз-два…
Выход в очередную выработку застал меня врасплох. Вот понарыли! Даже подземному зверю негде ползать. Только по рукотворным норам и шастает.
— Зажигай факел! — скомандовал перворожденный.
Я послушно полез за огнивом… И в этот миг острая вонь ворвалась в мои ноздри. Запах невыделанной шкуры, мочи и еще чего-то удушающего, противного.
Роняя кресало, я схватил за плечи Гелку, рванул в сторону:
— Стуканец, Этлен!!!
Легкий шорох покидающих ножны мечей.
Мак Кехта, отброшенная подальше назад рукой телохранителя, свалилась в нашу кучу-малу.
В темноте я различал тяжелое, загнанное дыхание зверя в нескольких локтях.
Что же он не бросается?
Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день шестнадцатый, полдень
Как только жар догорающей лачуги спал настолько, чтоб человек мог подойти без риска опалить ресницы, петельщики сноровисто принялись растаскивать обугленные доски и бревна.
— Давай, давай, рябяты! Веселее! — Лабон держался в стороне, потирая костяшками пальцев шрам на щеке. — Нам нужен череп проклятой ведьмы!
