— Это который? — не сразу понял суть вопроса голова.
— Который ушел с остроухими.
— Да кто ж его знает?..
— Ты ж голова. Кому знать, как не тебе?
— Я, это, знаю. Кто спорит? Токмо, что я знаю?
— А ты все выкладывай про него. Как звать, откуда, каков характер?
— Звать Молчуном. Ну, это кличка такая. У нас тут именами не шибко балуют, все больше клички. По выговору вроде как с юга. Из озерников. Вона, у вашей милости такой точно…
— Жаль, не поболтал с земляком.
— А с ним, это, много не наболтаешь, вы уж простите неуча. Молчун — он Молчун и есть. Нелюдимый он… Был.
— Ты его труп видал? — вмешался с увлечением прислушивающийся к беседе Валлан.
— Не-а. — Перед капитаном петельщиков Белый робел до заикания.
— Вот и не хорони его допрежде сроку. — Голос Квартула был вкрадчив и нежен, аки елей. — Чем в толпе выделялся?
— Да ничем.
— Так таки и ничем?
— Молчал все время, — буркнул заплатанный.
— Ну, это и так ясно. Еще.
— По пьяни не буянил. Порот остроухими был пару раз за это… за недоимки.
— Что ж он с сидами подался? Или порка понравилась очень?
— Да кто его знает?
— Вот заладил! Я ж с тобой это и выяснить хочу.
— Лох Белаха в березозоле хоронил.
— Это которого конные егеря порешили?
— Да. По ихнему обычаю, говорят, все соорудил.
— Откуда ж он обычаи остроушьи ведает?
— Ну не знаю я, ваша милость, — взмолился Белый. Заплатанный пришел ему на выручку:
— Колдовал он! Во!
— Что значит «колдовал»? С травами ворожил? Порчу пускал?
— Да какой там «с травами»! Он таким пламенем плюнул в Эвана!
— Трепло! — осадил не в меру разошедшегося товарища Белый. — Он мне сам говорил, то не огонь был, а это… видимость одна.
— Да какой там «видимость»! Пламя что надо!
— А почему он не пустил в нас струю пламени, защищая своих остроухих приятелей? — вкрадчиво проговорил маг.
— Так я ж говорю — не мог он. — Белый развел руками. — Видимость создать мог, а настоящее, это… жгучее — нет…
Их разговор прервал перемазанный не только сажей, но и глиной Лабон, выскочивший из шурфа, как желтопузый суслик из норки. Рогоз и арбалетчики не намного от него отстали.
— Нетути их, командир, — убитым голосом обратился петельщик к Валлану. — Ушли. Вот живучие твари!
— Как так?!
— Куда ушли??
Маг и капитан воскликнули одновременно.
— Там дырка. В стене. От этого, как его…
— Стуканца, — подсказал Рогоз.
— Точно. Его самого. Вот туда они и улезли.
— Что ж ты…
— Без толку, командир. Поди догони их. Улезли на рассвете, а ноне солнце уже к полудню подбирается.
— Клянусь Небесным Огнем, я… — снова зашелся в приступе гнева Валлан.
— Это тот стуканец, что Карапуза заел, — задумчиво проговорил Белый.
— Угу, — откликнулся Рогоз. — Долго, подлюга, здесь шарился. Знамо дело, перед спячкой они все крученые.
— Так ход этот вьется под нами, как… — ухватился за последние слова Лабон.
Капитан схватил Белого за плечо так, что вынудил ардана стиснуть зубы.
— Ты сейчас же узнаешь, у кого есть такие точно дырки в подземельях. Или кто знает про них. Ясно?
— Ясно.
— Что нароешь, сразу к нему, — кивок в сторону жреца. — Лабон, коней!
— Будет сполнено, командир. — Худощавый трейг понимал Валлана с полуслова.
Отпустив вяло потрусившего выполнять приказ Белого, Валлан повернулся к чародею:
— Жди меня здесь. Жука и Рохлю оставляю тебе в охрану. Что неладное заметишь — жги!
— А ты куда?
— Прочешем холмы. Чует мое сердце, они где-то уже выбрались. Ничего. Как ни крутись, зараза, а от меня не уйдешь!
Петельщики уже садились на коней. Худой длинный воин по кличке Жердяй подвел капитану его скакуна.
Пустив вороного быстрой рысью, Валлан с удовольствием подставил взмокшее лицо под набегающий ветерок.
У скалы Красная Лошадь полтора десятка вышедших невредимыми из утренней стычки бойцов разделились. Половина, рассыпавшись по холмам редкой цепью, поскакали направо под командой полусотенника. Остальных, таким же порядком, повел налево капитан.
Нечастый лес позволял воинам видеть двух-трех ближайших соседей с каждой из сторон. Пятнадцать пар глаз зорко обшаривали пространство между стволами, склоны холмов, покрытые желтеющей перьевицей.
Нетерпение заставляло Валлана без нужды горячить шпорами коня, а когда тот набирал скорость, осаживать, чтобы не вырываться слишком далеко вперед. Еще утром он был уверен в успехе беспримерного похода, и вдруг такое разочарование. Мак Кехта, словно назло, опять ускользнула. Будто некие высшие силы помогают ей. Покровительствуют сидской ведьме. Остроухой твари. Ну уж нет! Не выйдет! Капитан петельщиков погрозил небу кулаком, процедив сквозь зубы слова черной брани.
— Командир, вроде медведь! — донесся справа удивленный голос.
Грязно-бурое пятно мелькало между деревьями в полусотне шагов.
— Подстрелить?
— Я тебе дам! За кем охотишься?
Послабив туго натянутый повод, Валлан вылетел вперед, опережая строй на добрых четыре корпуса. Линялая клочковатая шерсть нырнула за серый ствол бука, снова выглянула. Странный зверь… Да какой же это медведь?!
— Все ко мне! — выдергивая секиру, проорал капитан. — Это человек!
Щелкнула тетива одного из самострелов.
— Легче! По ногам!
Валлан стремительно настигал во весь дух улепетывающего оборванца, одетого, несмотря на середину иснивца, в грязный, прожженный в нескольких местах кожушок и меховой треух, столь же неприглядного вида.
Уже десять скачков коня разделяют их.
Пять!
Три!
Петельщик привстал на стременах, занося секиру для удара плашмя.
И тут преследуемый бухнулся с размаху на четвереньки и, подобно уходящему от своры собак барсуку, юркнул в неприметный лаз на заросшем орешником склоне холма. Только драные подметки мелькнули под носом у погони!
— Вот сволочь! — отворачивая в последний миг коня, выкрикнул Валлан.
Разрывая животному губы мундштуком, осадил. Спешился. Его бойцы останавливались, соскакивая по примеру капитана на землю.
Нора, в которую скрылся бродяга, оказалась вовсе не норой, а остатками входа в горную выработку, просевшую и обвалившуюся по причине заброшенности.
— Что за край! Куда ни ткни, дырка в земле! — возмутился коренастый десятник, становясь на одно колено и пытаясь заглянуть внутрь хода.
Одно из бревен, бывшее когда-то боковой стойкой крепи, заскрипело под прикосновением его руки и опасно зашаталось. По склону побежали ручейки пересохшей земли, мелкие камушки.
— Легче, легче! — остерег его капитан. Десятник послушно отступил и потыкал в нору копьем. Безрезультатно.
— Длинная, стерва…
— А ну, дай!
Валлан отобрал у усатого воина самострел, присел на корточки и пустил бельт во тьму. Прислушался — не ойкнет ли кто?
Тишина.
— Что делать будем, командир?
— Разбирай завал, — последовала короткая команда.
— Погоди, а как еще больше засыплет?
— Тогда давай охотников. Пусть лезут. — Петельщики замялись. В открытом бою, грудь на грудь, они не боялись никого, а вот лезть в подземелье, да еще с непрочным потолком, не хотелось никому.
— Что, нет охочих до драки? — насупился Валлан.
— Так то ж не драка, командир, — вступился за свое подразделение десятник. — Пущай туда суслики лазят.
Взгляд капитана предостерегающе потемнел.
— Брик, Сало и Пятак! — нашелся десятник. Поименованные подошли поближе.
— Ну, вот и добровольцы нашлись. — Валлан кивнул.
— Веревками обвяжитесь. Вытянем, если что. Мечи оставьте. Ножи, кастеты, если есть, самое то…
Пока трое петельщиков готовились к спуску, остальные привязали коней к деревьям и расположились рядом, готовые в любой момент прийти на помощь.
Первым в лаз нырнул Сало, юркий и узкоплечий, за ним Пятак, сжимая в левой руке самострел с укороченным ложем. Последним пополз Брик.
Какое-то время из норы доносилось шуршание, шелест осыпающихся кусочков породы. Потом вдруг в недрах холма что-то крякнуло, затрещало и ухнуло, выбросив клуб мелкой пыли в лицо нагнувшегося десятника.
— Эй, парни! — негромко позвал он, а потом во весь голос: — Брик! Сало! Пятак! Отзовитесь!!!
Слабый, приглушенный расстоянием стон был ему ответом.
— Тяни!
Десяток рук ухватились за торчащий наружу конец веревки. Дернули…
Она подавалась, но плохо.
— А ну, разом! — Валлан оттер плечом одного из воинов. — Дружно! Раз-два!!! Взяли!!!
Локоть за локтем спасательная веревка подавалась, волоча за собой что-то тяжелое, цепляющееся за все неровности.
Еще рывок, и на жухлую траву вывалился Брик, не подающий признаков жизни. Сплошная корка грязи, замешанной на крови, покрывала его голову и плечи. С пояса свисал размочаленный, оборванный второй конец веревки.
